– Ну что, Калиныч, скажешь? – послышался сиплый голос лысого бородача.
– Чего говорить-то? – раздался в ответ приятный баритон, принадлежащий, скорее всего, эксперту. – Сам же видишь… Трупец свеженький… Дай бог час прошел, как ее пришили.
– Здорово ее покромсали.
– Да-а… На ремни, видать, хотели порезать…
– Пытали, что ли?
– Похоже… – Калиныч горько покряхтел. – Жалко бабку, все равно ведь раскололась, а сколько мучилась…
– Думаешь, раскололась?
– Раз ее убили, значит, все, что нужно, узнали. – Он поцокал языком. – А удар точнейший. В самое сердце.
Тут их диалог был прерван кем-то третьим.
– Жека, ты гвоздики на стенах видел?
– Ничего я еще не видел, – ответил голос бородача, оказавшегося Жекой.
– Сразу ясно, что на них картины висели, а теперь их нет. Уж не из-за них ли бабульку грохнули?
– Зачем тогда квартиру перерыли?
– Другие ценности искали, – незнакомец пошуршал чем-то, наверное, бумагой, и продолжил: – Тут полно квитанций из ломбарда, судя по всему, старуха имела старинные вещички…
– Думаешь, по наводке могли прийти? Зная, что у нее имеется антикварное барахлишко?
– Скорее всего… – Опять шуршание. – Тем более что, если верить чекам, она всегда сдавала вещи в один и тот же ломбард… Ты помнишь, у нас в том году два случая было: старичка-коллекционера в марте пришили, он еще шкатулки китайские собирал, и бабку, типа этой, в июле?
– Да, к обоим пришли по наводке эксперта из ломбарда… Грабанули, потом задушили… Нашу старушку могли по той же причине кокнуть.
– Еще из-за квартиры могли, вон какие хоромы, – подал голос Калиныч.
– Нет, хата, судя по документам, не приватизирована, и прописан в ней только один человек, вон счет за газ какой маленький, а мне с моими двумя спиногрызами и одной спиногрызкой аж на двух листах приходит…
На этом, к сожалению, их беседа прервалась, потому что в квартиру ввалился еще кто-то, и бородач, он же Жека, приказал своему коллеге Александру:
– Санек, давай дуй в кухню, тут без тебя справятся…
Как только эта фраза прозвучала, в кухню дунул сам Петр. Когда Саня туда вошел, адвокат Моисеев чинно сидел за столом, сложив перед собой руки.
Следующие пятнадцать минут Петр посвятил общению с младшим опером Александром Соколовым, еще четверть часа с прибывшим на место преступления следователем Станиславом Головиным. Его расспрашивали, он подробно отвечал, еще он поделился с милицией своими наблюдениями насчет замков и прочего, однако они ментов не заинтересовали, их больше волновало: пропало что-то из квартиры или нет, но на этот вопрос Петр ответа дать не мог.
Спустя еще десять минут его отпустили на все четыре стороны.
Когда он распахнул дверь машины, то увидел, что Аня сидит в той же позе, что и час назад, и по-прежнему дрожит – фляжка, лежащая у нее на коленях, чуть заметно подпрыгивала.
– Вы выпили? – спросил он, бухаясь на сиденье.
– Нет, я не люблю алкоголя…
– Надо выпить, – настаивал он, отбирая у нее фляжку. – Вот я сейчас ее открою… Вот так… – Петр подсунул коньяк ей под нос. – Глоток. Один большой глоток.
Аня попыталась отстраниться, но Петр был настойчив:
– Пейте, вам говорят.
Девушке ничего не оставалось, как подчиниться.
– Какая гадость, – прохрипела она, проглотив напиток. – Как это можно пить…
– Заешьте. – Он протянул Ане конфету. – Вот так… На самом деле к коньяку надо привыкнуть, даже к самому хорошему…
– Как можно привыкнуть к гадости? – передернулась Аня. – Фу!
Он хмыкнул и завел мотор. Минуты две они ехали молча – девушка приходила в себя, а Петр напряженно размышлял – в итоге первой заговорила Аня.
– Как все прошло? – уже вполне спокойно спросила она.
– Нормально.
– Я видела, как милицейская машина подъехала. Я так испугалась, что они меня заметят, что легла на пол.
– Зря боялись, окна тонированные, в темноте они бы вас не увидели. – Петр остановился на светофоре, ожидая «зеленого», пристально смотрел на Аню, наконец не выдержал: – Вы скажете мне, зачем приехали к Голицыной?
– Чтобы узнать правду, – ответила она чуть слышно.
– Какую?
– Обо мне.
– А адрес Эдуарда Петровича вам по этой же причине понадобился?
– Да.
– Можно узнать, о какой правде идет речь?
– Сегодня я узнала, что Элеонора Георгиевна была моей бабушкой. – Она взглянула на него исподлобья. – Вы можете в это поверить?
Он бросил на девушку испытующий взгляд, словно раздумывая над тем, стоит ли принимать ее заявление всерьез, и мгновением позже сказал:
– Могу. И знаете почему? Потому что ее забота о вас была больше, чем благодарность за хорошее отношение. Ведь она не просто завещала вам квартиру, нет, она позаботилась о том, чтобы никаких проблем с ее получением у вас не возникло, чтобы вы точно стали ее владелицей. Для этого ей пришлось нанять меня, а мои услуги стоят приличных денег. – Петр скупо улыбнулся. – Наверное, Элеоноре Георгиевне пришлось продать одно из двух имеющихся в наличии антикварных колье… Для чужого человека такое не делают.
– Но я не знаю, кто мои родители!
– Скорее всего, Эдуард Петрович, больше некому…
– Он не мог! В тот год, когда меня зачали, он сидел в тюрьме!
– Елена Бергман? – удивился Петр. – Но она, если верить ей же самой, бесплодна.
– Мне и Эдуард Петрович так сказал. И я ему верю, но тогда… – Она растерянно на него посмотрела. – Тогда я ничего не понимаю…
– Значит, у Элеоноры Георгиевны был внебрачный ребенок, о котором никто не знает.
– Ой, я об этом не подумала…
– Она могла родить его втайне от всех – Элеонора Георгиевна была женщиной обеспеченной, значит, могла себе позволить разъезжать по стране. Наверное, она сказала всем, что отправляется в длительное путешествие, а сама уехала подальше от столицы, чтобы родить ребенка под чужим именем.
– Но почему? Зачем все это?
– Причин может быть несколько. Например, такая: ребенок не от мужа…
– Но она могла бы обмануть мужа!
– Значит, не могла. Допустим, ее супруг был бесплоден. Или ее изнасиловали, а оставлять ребенка от насильника не всякая решится.
– Сделала бы аборт!
– В те времена трудно было найти подпольный абортарий. А в районную больницу она идти побоялась. Либо беременность обнаружила на поздних сроках… Да мало ли! Причин, по которым женщины не избавляются от нежелательного ребенка, а рожают его и потом отказываются – море! Иначе не было бы у нас столько отказников в доме малютки…