Шубин сидел за соседним столом, а пальцы его выбивали нечто бравурное на крышке планшета. Шубин был при параде, пускавшем солнечные зайчики по всему кабинету. Золотое шитье, эфес меча в бриллиантах, фуражка с лакированным козырьком — невозможная красота.
Шубин готовился на ковер к самому главкому, где, по слухам, должен был примерить контр-адмиральские погоны. Настроение то есть имел самое благостное.
Да и Бердник грозился для виду. Бесенята в глазах выдавали его с головой. Но порядок есть порядок. Не мог он вот так запросто удовлетворить мой запрос!
— Высечь, Григорий Алексеевич, это хорошо. Да вот ситуация не располагает, не находите?
Бердник наконец добаловался и едва не загремел на палубу вместе со стулом. Поймал столешницу пальцами, с грохотом водворил все четыре ножки на место.
— Нахожу, Владислав Аркадьевич. То есть победа, голова кругом — это я все понимаю. Но что этот внебрачный сын торпеды и гальюна учинил на Керсаспе, вы бы видели!
— А я видел. Отчеты о бое помещены в мой парсер. — Шубин хитро улыбнулся и оставил планшет в покое, принявшись за мечевую перевязь.
— То есть вот, судите сами. В разгар драки бросил ведущего, это раз. Увязался за каким-то «Абзу», это два. А потом вообще черт знает что! На закуску! Таранил флуггер! Хотя мог бы и сбить, запросто. Так ведь нет! Угробил «Дюрандаль» и сам чуть не угробился! Это три. И он мне потом докладывает, не моргнув голубым глазом, что у него в том «Абзу» — невеста. Невеста, Владислав Аркадьевич! Это флот или брачное агентство?! Румянцев, ты слышишь меня? Между прочим, команда «вольно» не поступала, постой «смирно», пока я не закончил. Невеста во вражеском истребителе — это не невеста, а цель! И потом — что за ересь?! Ты что, русскую бабу себе найти не можешь?!
— У нас любовь, товарищ капитан первого ранга, — вклинился я в бурный поток командирской речи. — Еще с Наотара.
— А, ну да, помню. Ты из-за этой девки уже один раз под трибунал загремел! А сейчас вполне мог повторить! И вот, Владислав Аркадьевич, этот субчик является на Хордад и просит меня о месячном отпуске! Ме-сяч-ном! Его невесту, видите ли, переводят в госпиталь для тяжелораненых на С-801-7! Я, конечно, Румянцева послал по матушке. Погорячился, признаю. Но каков нахал, а?! Сутки где-то шлялся, а потом еще и отпуск просит! Вот я и думаю: высечь его или не высечь? Лично мне больше нравится первый вариант. — Бердник положил локти на стол и сделался похож на насупленного носорога.
Шубин крякнул.
— Мне тоже нравится первый вариант. Но по здравом рассуждении кое-что смущает, Григорий Алексеевич.
— Вот и меня. — Бердник двинул локтем какую-то папку, бумаги с шелестом разлетелись по палубе и он кинулся их собирать, так что голос зазвучал из-под стола: — Пять персональных подтвержденных побед в одном бою. Да и спасение жизни командира дорогого стоит. Черт возьми, где же отчет по боеприпасам… а, вот он… Так вот, я на Румянцева представление ко второй «Славе» настрочил. Вместо выговора. Слышишь, Румянцев?! Вместо выговора! А хорошо бы выговор! Потому что твоя выходка — это вообще за гранью!
— Спасибо, товарищ капитан первого ранга! Служу России! — пролаял я.
— Служит он… Видели мы, как ты служишь. О-ох, старость не радость… — Бердник с кряхтением и кипой бумаг выбрался из-под стола. — Короче так, Румянцев. Если руководитель полетов разрешит, поступим следующим образом. Представление о награждении ушло наверх, так? Так. Когда его официально подтвердят, тебе будет положен двухнедельный отпуск. Еще две недели ты недогулял за свою «Славу» третьей степени, так? Так. Итого: месяц. Учитывая капитуляцию сил Конкордии, спасение моей задницы и твои особые семейные обстоятельства, я готов тебя отпустить. Но не раньше официального — слышишь, официального — подтверждения ордена. И лишь в том случае, если эскадр-капитан утвердит. Потому что месячный отпуск — это круто. Помножить это круто на твое выступление, получается, что фактически ты такой поблажки не заработал, и мы идем тебе навстречу… В общем, клозет тя поглоти, втянул ягодицы и ешь глазами начальство!.. Что скажете, Владислав Аркадьевич? Ждем вашего диагноза.
Шубин пожевал губами, отложил меч, посмотрелся в козырек фуражки, как в зеркало.
— Нахал ты, Румянцев. С другой стороны, Григорий, вспомни нас в его возрасте. Помнишь, когда мы только на «Три Святителя» поступили? Не ты ли, Григорий, катался в самоволку к той девице, как ее… Алене? Шатенка такая… или Вера?..
Бердник несолидно захихикал.
— Это тогда на Новогеоргиевске, когда я БРДМ угнал? Ее звали Лера!
— Точно, Лера, вспомнил. Она еще губу осаждала, мол, сатрапы, верните жениха! Ведь прописали же губу! Эх! Григорий, ты о чем вообще думал, когда из расположения БРДМ угонял?! Это ж подсудное дело! Можно было и под трибунал загреметь!
— Так, Слава, блин, мы же тогда полтора месяца в походе! Всем экипажем о бабах сновидели! А ты Лерку вспомни, вот и поймешь, о чем я думал, ха-ха-ха! Я бы не то что разведмашине, я бы звездолету ноги приделал!
Шубин и Бердник синхронно прыснули и расхохотались, словно забыв про меня, все еще тянущего струну.
— Я… ой не могу, Григорий… это ужас что такое… э-э-э… — Шубин вытер слезы платочком и, откашлявшись, постановил: — В общем, так. По справедливости. Ты, товарищ каперанг, тогда БРДМ свистнул? Свистнул. Из-за бабы? Из-за бабы. Тебя Канатчиков отмазал от трибунала? Отмазал. Потому что ты, Григорий, хороший истребитель! Хороший истребитель — наглый и ненормальный! Совсем как Румянцев. Вот мы с ним так же поступим. По справедливости. Только я буду вместо Канатчикова, а он вместо тебя, старого шалопая! Тем более отпуск ему все равно полагается. Пусть гуляет. Заслужил.
Эскадр-капитан перевел острый взгляд на меня. Теперь уже без тени веселости.
— Но! Пока не придет орден, будешь тянуть лямку в гарнизоне через день на ремень. Без замечаний, ты понял?
— Так! Точно! Товарищ! Эскадр! Капитан! — пятикратно гаркнул я, чуть челюсть не вывихнул, и эхо в коридоре отозвалось.
— Тогда — кругом! Иди принимай новый «Дюрандаль», взамен угробленного. — Бердник изобразил в воздухе этакий скрипичный ключ, как дирижер перед оркестром. — И не забудь Владислава Аркадьевича поздравить с контр-адмиралом!
Покидая начальственные вершины через затворяющуюся дверь, я слышал голоса, которые говорили, что тьфу-тьфу, это еще бабка надвое сказала, и ничего не тьфу-тьфу, хоть натрое, а звезды надо обмыть — традиция.
Итак, вот она: Крепость Керсасп через три дня после сражения.
Оплавленные, кое-где по-прежнему дымящиеся огарки башен ПКО, куча инженерной техники трудится над инфраструктурой, временные казармы из жилых модулей и административное здание возле флуггерного космодрома.
В администрации, на скорую руку залатанной, обитает разнообразное командование москитных сил. А все вместе мы — гарнизон Крепости Керсасп. Часть грандиозного оккупационного корпуса, который разместился на Паркиде, пока не утрясут с Конкордией детали капитуляции.