Мама дорогая! Я аж вспотел, а палуба закачалась под ногами, пока командир сноровисто снаряжал мою грудь серебряной звездой на георгиевской ленте.
Тяжела была та звездочка!
Сколько в ней слито!
Какая же смысловая концентрация в этом серебряном значке! К полу клонит!
Но это был еще не конец.
— Снять погоны!
Я снял.
Из пакетика появились две звездочки, каждая из которых устроилась поверх просвета в компанию к двум имеющимся! Бердник ловко пристегнул мои крылатые погоны на место.
— Вам присваивается внеочередное звание старшего лейтенанта Военно-Космических Сил Российской Директории!
И вот тут я закричал:
— Ура! Ур-р-ра!
А совсем не «Служу России», как полагалось. Уж очень все вышло неожиданно.
Умеет огорошить отец-командир. А товарищ Иванов умеет не забывать. (Я был уверен, что нынешние звезды нашли меня так быстро благодаря спецуполномоченному СО.)
Хорошо это или плохо?
Бог его разберет.
— Ну-ну, Румянцев! Смотри не лопни! — Бердник увесисто хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног. — Сегодня с тебя причитается, сам понимаешь. Звезды обмыть надо, традиция такая!
— А можно? — спросил я.
— Сегодня — можно, — ответил каперанг. — Потому что завтра в 12.00 мы перебазируемся на «Дзуйхо».
В сотый раз скажу: детоксин важнее холодного термоядерного синтеза, разработки единой теории поля, открытия X-матрицы и детонации люксогена с выделением пространства дробной размерности.
Мы обмыли.
Согласно традиции я метнулся на камбуз и раздобыл там спиртяги, отвратительной настолько, что похмелье набрасывалось при одном лишь взгляде на сей раствор. А мы это пили. Особенно я. Три стакана, за каждую звезду по дозе.
И никаких последствий утром. Волшебная вещь — детоксин!
Утро.
В полдень, как грозил Бердник, мы двинулись к флуггерам, стартовали, чтобы сесть на борт родного «Дзуйхо», который и в лучшие-то годы непонятно как летал, а теперь, после всех жизненных передряг, которые принесла война, и подавно.
Итак: посадка, палуба, древний ангар, куда машины утаскивали тягачами.
Второе Гвардейское разрослось за полтора месяца. Не до штата, конечно. Мы больше не могли укомплектовать тяжелый авианосец, но легкий эскортник — вполне, даже с перегрузом. Собственное крыло старого самурая сократилось к тому моменту до пяти истребителей — всех остальных раздергали на усиление. Кого куда.
И нас бы раздергали, будьте благонадежны! Но гвардейский статус — это круто. Гвардейские части дробить не принято, для сохранения славных традиций.
Двенадцать торпедоносцев, двадцать штурмовиков и тридцать пять истребителей плюс пять аборигенов. Итого семьдесят две машины. А ведь «Дзуйхо» по штату принимает всего шестьдесят пять флуггеров… вообразите, что творилось на ангарной палубе!
Наши космические колесницы выстроились в нарушение всех мыслимых норм. Чтобы хоть как-то нас обслуживать, все торпедоносцы вывели на полетную палубу. Иначе теснота просто не позволила бы подъезжать заправщикам, ремплатформам и тэзээмкам.
Время вывода в космос увеличилось чуть не в два раза. Катапульты не могли справиться с возросшей нагрузкой по уставному распорядку, да и старт осложнялся тем, что здоровый кусок флуггерного парка вынужден был мариноваться в ангаре, пока полетная палуба обслуживала первую половину.
И это, кстати, было хорошо.
Это значило, что нас не собираются использовать в первой линии. Только не с таким временем реагирования! Это, в свою очередь, значило, что шансы заработать два на полтора ощутимо сокращались.
Прилетев, не успел я покинуть «Дюрандаль», как сразу наткнулся на Семена Симкина, старого заслуженного мичмана техслужбы.
— Здорово, Семен!
— Здорово, Андрей!
— Ты меня из скафандра вывинчивать собрался?
— Ага, жди! Это вон, — взмах рукой в сторону, — пускай салабоны вывинчивают. Я пришел флуггер принимать.
— Слушай, Семен, который раз я тебе машину сдаю? Это ж не сосчитать! С самой Академии!
— Молодо-зелено, — проворчал Симкин. — Сколько тебе лет? Двадцать три? Ты повкалывай с мое на галере, вот тогда будешь знать, что такое «не сосчитать». Вылазь давай! Некогда болтать — вон вас сколько поналетело на мою седую голову!
Семен обвел разъемом дефектоскопа наш ангар. Тесновато, не поспоришь. Машины стояли крыло в крыло, консоль в консоль, с нарушением элементарной техники безопасности. Из-за леса шасси, подведенных рукавов питания, трапов не видно было противоположной переборки!
Технички катались впритирку. Как до сих пор никого не задавило, оставалось лишь изумляться. Слышался авторитетный мат, кто-то требовал сварку, угрожая рапортом, а над всем скопищем возвышался одинокий и печальный инженер-капитан Хомский, стоявший на технической галерее, уронив руки на перила.
И люди, люди, люди…
— Чего встал, Румянцев? — Симкин воткнул разъем наручного планшета в электронные потроха и вовсю общался с «Дюрандалем».
— Оруженосца жду.
— Ага, давай жди. Сейчас они прибегут. — Он обернулся, чуть не загремев с трапа. — Видал сколько народу? Давай сам!
Я хотел возразить, мол, не имею права производить разборку скафандра «Гранит-М» самостоятельно, и тут появились они, мои ненаглядные инструктора: Глаголев, Лучников, Гурам Зугдиди и, конечно, Булгарин. Станислав Сергеевич красовался новенькой звездой кап-три меж двух просветов на нагрудном погоне. А ведь был каплей совсем недавно!
Их всех я уже видел после возвращения из ссылки в Тремезианском поясе. Но как-то очень на бегу. Во время службы в ЭОН под тяжкой дланью товарища Иванова было не разгуляться.
Так что я извлек на свет божий самую радушную улыбку из моего арсенала. Приятно, черт возьми! Все служат, все живы, все здоровы!
— Не обращай внимания, Андрюха! — сказал Станислав Сергеевич.
— Ага, это Симкин просто в очередной завязке, — подтвердил Борис Лучников.
— Слушай, он зверь просто, не человек! Вот что трезвость делает, а?! — (Гурам Зугдиди, как обычно, говорил «звэр», «трэзвост» и «слющай» — причем, по-моему, специально.)
— Я тебе, Гурамчик, сейчас в лоб закачу, не смотри, что старый человек, — отозвался Семен, чья задница вызывающе торчала из кокпита.
— Я лучше тебе стакан налью, — сказал Глаголев, подошедший последним, — а то, в самом деле, ну невозможно с тобой общаться!
— Вот и не общайся. — Симкин слегка приподнялся над бортом и долго смотрел меж раскоряченных ляжек.
— Давай мы тебя разденем, Андрюха! Техников, один черт, не дозовешься. — Это Булгарин такой добрый.