Мобильные радарные установки, командные пункты, части обеспечения, рембазы и службы тыла, батальоны пехоты, а также осназ флота и ГАБ.
Стратегическая диверсия провалилась, в пустоту пришелся первый, самый страшный ослепляющий удар с низких орбит. Хоть и был он совершенно неожиданным, лакомые мишени оказались вне досягаемости.
В результате второстепенная планета Махаон, на захват которой отводились двенадцать часов, застряла дробиной в крыле армады адмирала Шахрави. И скоро туда подошли подкрепления.
Подкреплениями выпало заниматься мне, вашему скромному повествователю. Как-то это нескромно прозвучало… Скажем так: несомненная курьерская заслуга легла на мои плечи, украшенные липовыми лейтенантскими звездами — так вернее.
Но это случилось в конце того дня — самого длинного в современной истории Объединенных Наций.
Начало было совсем некрасивым и вовсе не геройским.
Итак, планета Грозный, космодром Новогеоргиевск, Сектор 13, Склад № 5, раннее утро по местному времени.
Все мы — Эскадрилья Особого Назначения и приданный взвод осназа — здорово пропотели накануне, пока парились в ходе операции «Фактор К».
Наш рейдер «Левиафан» погиб. Напоролся на неизвестную аномалию X-матрицы и погиб. Ну хоть товарища Иванова спасли — это по нынешним временам уже немало!
Именно благодаря товарищу Иванову я схлопотал внеочередной наряд и вынужден был вскочить в пять утра для дежурного тестирования вверенной матчасти.
Не буду говорить почему, но мы — я, Сантуш и Сеня Разуваев — слегка «превысили», согласно оптимистической оценке последнего. Точнее, пьяные были до полной блокировки тормозных двигателей! Праздник в честь спасения экипажа «Левиафана» и помещения товарища Иванова в медчасть на сутки затянулся.
Опытный Сантуш успел упасть в койку. Сеня, в силу природного раздолбайства, и я, в силу временного понижения везучести, попались хорошо прогретые.
Саша Браун-Железнова в сопровождении старшего лейтенанта Степашина принимала начальство у докторов. Оказавшись в расположении, Иванов пожелал навестить любимый личный состав и навестил.
Дверь жилого модуля растворилась. Мы сильно вздрогнули, так как сфинктерная мембрана открывается с отвратительным чавканьем — очень громко и противно.
— Та-а-ак, — сказал Иванов, оглядывая разгром. — Полагаю, просить дыхнуть излишне?
Это правда. Перегар стоял такой — ножом не возьмешь.
— Не ожидал. От вас, Румянцев, не ожидал. Товарищ Степашин. — Иванов полуобернулся к старлею и между стаканов (отвратительных, пластиковых) упала детоксиновая пачка, брошенная осназовской рукой.
— Вот, закусите. В 5.30 ваше внеочередное дежурство по флуггерам. А теперь: отбой.
Развернулся и ушел.
Утренний ангар уныл и грустен. Шесть «Горынычей», шесть чоругских флуггеров, осназовские «Кирасиры» — все на нашей совести. И тестировать придется по полной, от «А» до «Я».
Ваш невыспавшийся рассказчик изругал дежурную смену техников «бородавками маминой сиси», вооружился планшетом, и мы полезли на первый «Горыныч». Холостой пуск реактора, режимы двигателей, радарная станция, контакт на оружейных пилонах — все наше.
Возле последнего РОК-14 Разуваев взбунтовался. Мы объявили перекур и уселись на посадочный башмак.
Ангар безлюден. Кроме нас, неудачников, и тройки техперсонала, только инженер в штатском, истыкавший датчиками некий хитрый блок из нутра чоругской машины, сержант осназа, минуту назад сменивший караул у внешних ворот; следующие на отдых караульные. Эти также перекуривали.
Электронное табло над дверьми легкой выгородки, отделявшей ангар от «условно жилой» зоны, возвещало 6.37 по местному времени. Огненная цифирь выжжена на доске моей памяти, я ее очень хорошо запомнил.
— От ты дивись! — сказал Разуваев, хамски сплюнув. — От пиджак вкалывает! Ведь с полшестого здесь! Это же больно!
— Ну и что? — отозвался техник по фамилии Свеклищев. — Мы тоже с полшестого. Подумаешь тоже…
— Так то мы! — рассудительно заметил второй, незнакомый техник. — У нас наряд, а у него подъем в 9.00, а он…
— А я за что говорю?! — воскликнул Сеня. — Приличный человек, ему бы дрыхнуть, так ведь нет — пашет с ранья, как орбитальная говновозка!
— Почему сразу говновозка? — обиделся я за трудовой энтузиазм.
Мне не ответили. Где-то вдалеке ударил гром.
Мы хором обернулись. Склад — гулкое помещение — акустика так ловко расфокусировала звук, что каждый уставился в свою сторону.
— Твою налево! — послышалось от осназовцев, когда эхо улеглось. — Учения загонят меня в гроб!
— Тебя не учения загонят, а вот это вот! — Сержант помахал перед носом собеседника сигаретой.
Р-р-р-р-р-р ба-а-абах!
На этот раз зарокотало заметно ближе. Юго-восток — подсказал мне чуткий природный компас.
— Тьфу ты ну ты! — Свеклищев раздавил окурок о подошву и повлек сей невеликий груз к урне у переборки. — Учения, м-м-мать…
И тут шарахнуло уже по-настоящему. Удар был так силен, что на подволоке замигал свет, а пол ощутимо сотрясся. Мы вскочили на ноги — все, даже невозмутимый инженер, не отрывавшийся от работы в начале акустического представления.
— Что это было?!
— Тебе ж говорят: учения!
— Кто говорит?!
— Вон, товарищи из осназа!
— А им почем знать?!
— Слушайте! — закричал Разуваев. — Тихо! Если это учения, тогда какого лешего не было оповещения?!
— Тебя кто оповещать обязан? Адмирал Пантелеев? — ответил сержант.
В наступившей тишине голос прозвучал неестественно громко и очень нервно.
— По-любому, боевые учения — должна быть сирена! — возразил Разуваев.
Он не говорил, кричал. Высоким, звенящим тембром.
Ему откликнулась… сирена. Сирена!
Берущий за печенки, вынимающий душу вой. От почти инфразвука до без пяти секунд ультразвука.
У-у-у-у-у-у-у-у у-у-у-у-у-у-у у-у-у-у-у-у…
Не видел себя со стороны, но уверен, что побелел лицом. Сигарета вывалилась из ослабевших пальцев и медленно полетела вниз, рассыпая искры, гаснувшие на бетоне — красные мгновенные точки на грязно-сером фоне.
Окурок ударился о пол, подскочил, и в это время раздался взрыв. Сокрушительный короткий рев за пределом слуха. Меня сшибло с ног, я врезался плечом в Свеклищева и, кажется, потерял сознание на пару секунд.
Очнулся весь в бетонной крошке, пыли и еще какой-то гадости, забившейся в нос, глаза и горло. Я закашлялся, встал на четвереньки и поднялся, ухватившись за посадочную опору «Горыныча».
Половина противоположной стены-переборки исчезла вместе с куском крыши. В пролом сыпались хлопья сажи, и рваная рифленая жесть с дребезжанием билась на ветру. Воняло горелым железом.