Майер усмехнулся:
— Я не первый раз встречаюсь с этой заразой… и никто от нее не уходил живым. Никогда.
Охранник резко поднял голову.
— От нее или от Рашида?
Майер побледнел. Он сидел, не сводя светлых глаз с багрового лица охранника.
— Что — от Рашида?
Дядя Фима покачал головой:
— Тео, я прошу тебя. Мы с тобой все-таки не первый год друг друга знаем. Что тебе наговорил Рашид? Почему ты взял его с собой в рейс? Именно в этот рейс?
Охранник нагнулся над сидящим капитаном и смотрел ему в лицо. Наконец Майер опустил глаза. Нагнул голову.
— Меня попросили, — ответил он.
— Кто попросил?
Капитан помолчал, глядя на скопления звезд на экране.
— Дружище, я не могу тебе объяснить. Ты же мне сам потом спасибо скажешь. Да и доказательств у меня нет…
Дядя Фима в отчаянии взмахнул могучими руками:
— Тео, мне не нужны доказательства! Доказательства — это моя работа! Мне от тебя нужна правда. Что тебе сказал Рашид?
Капитан усмехнулся. Пробормотал что-то. Лицо его серело на глазах. Он поднялся в кресле, неловко, держась за бок. Поморщился:
— Послушай, Фима… О мертвых или хорошо, или ничего. Я решил взять его на борт, с меня пусть и спрашивают. Только, — капитан подошел вплотную к охраннику и, покачнувшись, схватился за его плечо. — Не дай бог тебе, как мне, придется выбирать между честным словом и совестью.
Он осекся и начал падать. Бой-Баба рванулась вперед, но дядя Фима уже подхватил капитана своими лапами. Осторожно уложил на пол. Повернул к астронавтке раскаленное лицо:
— Что стоишь? Зови медичку!
Бой-Баба схватилась за переговорник, а охранник уже приступил к закрытому массажу сердца и насел ручищами на грудь капитана.
* * *
Майера положили в капитанском отсеке. Он лежал на спине, полусонный под воздействием успокоительных, и Тадефи уже пристроила возле его койки высокий штатив с капельницей. Рядом попискивал старый обшарпанный аппарат по поддержанию жизнедеятельности.
Дядя Фима и Бой-Баба стояли в дверях.
— Ну чего? — спросила Бой-Баба.
Тадефи обернулась. На верхней губе у нее проступили бисеринки пота от усердия.
— Он переутомился, — сказала она, под горло укрывая капитана одеялом. — Бессонные ночи, стресс. Давно было пора отдохнуть, да куда ему. Вот и пусть теперь отдыхает.
Девушка сделала обоим знак выйти. В коридоре, прикрыв поплотней дверь отсека, она произнесла:
— Все эти события и здорового уложат, а капитан наш все-таки уже не тот.
Дядя Фима хмыкнул. И Бой-Баба тоже недоверчиво покачала головой. Тадефи удивленно посмотрела на обоих:
— Что? Что я не так сказала?
— Все правильно, Тади, девочка, — кивнула Бой-Баба. — Только плохо ты Майера знаешь, если думаешь, что он сдает.
— Он всю жизнь такой, чтоб ты знала, — поддакнул охранник. — Вроде плевком перешибешь, а как дойдет до дела — скала, а не человек. Он еще нас всех переживет, поверь мне! — дядя Фима потер руки и оглядел коридор. Мотнул седой гривой в сторону брехаловки. — Пошли посидим. Нам всем передых нужен.
* * *
В брехаловке свет не горел. За стеклом иллюминатора разноцветно полыхал Космос. По эту сторону иллюминатора огоньки на аппарате с напитками тускло освещали блестящий пол и темнеющие очертания кресел.
— Не надо, — Тадефи остановила руку охранника, потянувшуюся к выключателю. — Так красивее.
Налили себе еле теплого кофе из разбитого автомата, сели. Дядя Фима откинулся на диване, запрокинув голову. Смотрел на потолок и глубоко дышал, успокаиваясь. Остальные, не двигаясь, глядели в иллюминатор на звезды.
— Как Питер? — наконец спросила Бой-Баба.
Тадефи махнула рукой:
— Что Питер! Он убежден, что всем принес несчастье. Ничего другого от него не добиться. Что ни спроси — молчит, как покойник. — Тадефи аккуратно опустилась в кресло и сложила руки на коленях. — Но я уверена, что знает он гораздо больше, чем говорит.
— Что же он может знать? — повернулась к ней Бой-Баба. — Ты думаешь, Кок ему что-то сказал перед смертью?
Тадефи кивнула:
— И теперь он боится говорить, чтобы не приманить смерть к себе. Ох, непросто все…
* * *
Тадефи держала Питера за руку. От другой его руки шла к аппарату трубка капельницы. Компьютерщик лежал в капсуле, укрытый по шею серебристым полотном теплоизоляции.
— Как курица в фольге в морозилке, — прошептал он и криво улыбнулся. Анестезия уже начала действовать, хотя и медленно, и с каждой минутой Питер соловел и все больше заговаривался.
Больной Майер по-прежнему лежал в капитанском отсеке. Штурман Йос разбирал бумаги инспектора. Живых на вахте, дядя Фима у себя, таращится на экраны. На них сейчас смотрит, наверное. Прийти проводить Питера смогла только Бой-Баба.
Не отпуская его руки, Тадефи повернулась к аппарату, но Питер приподнял вторую руку:
— Подождите! По… жалуйста.
Он повернул к ним голову. За последние два дня компьютерщик действительно стал маленьким, исхудав до костей, — обезвоженный организм уже не принимал ни воду, ни пищу. Под запавшими глазами Питера лежали темные круги, нос заострился, а складки губ углубились. Лицо его напоминало теперь маску печального клоуна, но глаза его горели странным огнем.
Питер протянул руку к Бой-Бабе. Та подошла ближе.
— Я… — Питер задыхался. Поднял воспаленные глаза на Тадефи. — Можно нам с ней остаться вдвоем? На минутку…
Тадефи с сомнением оглядела компьютерщика, но кивнула и, подхватив под мышку незащелкнутый чемоданчик с инструментами, вышла. Закрылась дверь, и они остались одни.
Бой-Баба погладила Питера по иссохшей, сморщенной руке. Он тяжело дышал, прикрыв глаза. Что тут можно сказать, как утешить? Держись, доставим на Землю и сдадим науке? На Землю они не попадут. И наука за время их отсутствия вряд ли научилась лечить снежную чуму.
И что тогда, врать? Конечно, врать. Но, прежде чем она открыла рот, Питер слабо проговорил:
— Я многое передумал… за последние дни.
Она торопливо закивала, потому что, пока говорит Питер, ей не надо ему ничего врать. Так пусть говорит.
Медленно, подбирая слова, Питер продолжил:
— Ты думаешь, я забыл того поселенца… раненого…
Один ввалившийся, воспаленный глаз приоткрылся и посмотрел на нее.
Бой-Баба разлепила губы:
— Конечно нет, Питер. Никто его не забыл. Лежи спокойно, — она поправила покрывало на одном плече. Питер пошевелился и схватил ее за руку. Держал крепко и не отпускал. Как будто хотел затащить с собой в капсулу.