Она встала из-за стола и подошла к окну. Дождь по-прежнему барабанил в стекло. За ее спиной скрипнул стул: Ник приблизился к ней и обнял за талию. Как же рядом с ним хорошо! И не хочется ничего доказывать, мучиться самой и переживать за него…
– Так темно, будто уже ночь, – Кристина словно говорила не о погоде за окном, а о своем внутреннем состоянии. – Ни одного огонька не видно… Так мрачно… Тебе не кажется?
– Мне все равно, что там творится, за окном, и вообще где бы то ни было. Я даже не вглядываюсь. Просто смотрю на твое отражение, – прошелестел печальный голос у ее виска и тихо добавил после паузы: – Запоминаю.
– Ник!
Его слова разрывали ей сердце. Кристина откинула голову назад, прислонившись к его широкой груди, и опять замолчала.
Сжав руки на ее талии сильнее, Ник прошептал:
– Кристи, не уезжай, я очень тебя прошу. Это… это будет… Мне нельзя без тебя. Теперь нельзя.
Кристина заставила себя выскользнуть из его объятий и повернулась к нему, но Ник не отпускал ее руки.
– Скажи, что ты не поедешь. Пожалуйста! Я не представляю, как смогу пережить эти четырнадцать дней.
В голосе Ника прорезалась неведомая до этого боль. Кристине очень хотелось его утешить, но она не знала, как.
– Я не могу! Не могу отказаться! Пойми! Хочешь, я каждый день буду тебе звонить?
Ник усмехнулся, и Кристина, наконец, поняла, почему ее пробирает до дрожи от его усмешки: она не касалась глаз. Кривились губы, а глаза оставались измученными и больными. Разве так можно смеяться?
– Могу я тебя кое о чем попросить, Кристи?
– Конечно!
– Обещай мне одну вещь…
– Все, что угодно!
– Зря ты так сказала.
Еще одна дьявольская усмешка. Несмотря на то, что сейчас Ник стоял спиной к проклятой красной лампе, которая действовала Кристине на нервы, лицо его словно озарилось на миг каким-то адским пламенем. Всего на миг, но этого хватило, чтобы она почувствовала страх.
О чем он попросит?
Кристина насторожилась, но было уже поздно.
– Пожалуйста, не звони мне из Миннеаполиса.
– Что?
Она не верила своим ушам: Ник просил, нет, требовал, чтобы она добровольно отказалась от единственной связующей нити между ними, чтобы перекрыла кислород себе и ему, но зачем? Ради чего?
– Не нужно мне оттуда звонить, – повторил Ник тихо и твердо, и Кристина поняла, что не ослышалась.
– Ник, это нечестно!
Она выдернула свои пальцы из его рук и сжала кулаки. Сколько еще подобных усмешек ей придется сегодня вынести?
– Кристи, ты пообещала, – напомнил Ник.
– Да, но… зачем ты так?
– Я понимаю, звучит дико, но не нужно звонить. От этого будет еще… больнее.
Кристина обнаружила, что если смотреть в потолок и стараться не мигать, можно справиться с подступившими слезами. Надолго ли – неизвестно, но пока у нее получалось.
– Я бы очень хотела остаться, но ты пойми, все уже решено и ничего не изменишь. Я обещала отцу.
Ник отстранил ее и шагнул в строну. Кристине тут же стало холодно, а когда она взглянула на него, ощущение холода усилилось. Ник сцепил руки на груди и прислонился спиной к книжному шкафу.
– Пожалуйста, ты должен меня понять!
Кристина умоляюще посмотрела на его точеный профиль. По красивым губам скользнула тень ироничной усмешки. Скользнула – и тут же пропала.
– Я? – спросил Ник.
Светлая бровь изогнулась, и Кристина поняла, что усмешка ей вовсе не показалась.
– Это я должен тебя понять?
– Ник, пойми хотя бы ты… Я с ума сойду, пытаясь объяснить всем вокруг, маме, отцу, тебе…
– Что ты пытаешь объяснить, Кристи? – Ник повернулся к ней, и, замерев под его тяжелым взглядом, она вмиг растеряла все аргументы.
– Я не знаю… – беспомощно пролепетала она.
– В этом все и дело, – отчеканил Вуд. – Если не знаешь ты, что должен, по-твоему, понять я?
Он помолчал.
– Мне кажется, что единственный человек, который во всей этой затее ничего не понимает: ни смысла, ни цели, ни последствий, – это ты сама.
– Зачем ты так…
Он покачал головой.
– Я лишь пытаюсь тебе объяснить то, что не можешь объяснить себе ты.
– Ладно. И что это в таком случае я не могу себе объяснить?
– Твои родители прекрасно представляют себе цель вашей поездки. Я – ее последствия. А ты…
Ник вдруг нехорошо улыбнулся, и Кристина спросила:
– Что?
– Знаешь, я вдруг подумал, что даже если бы и нашелся какой-нибудь веский предлог, чтобы остаться, ты бы все равно поехала.
Эти слова прожгли ее насквозь.
– Это неправда!
– Нет? – он, прищурившись, с минуту размышлял, словно оценивал, стоит ли продолжать, но потом все-таки сказал: – Кристи, я хорошо тебя знаю, может, даже лучше, чем самого себя. Даже лучше, чем знаешь себя ты, поверь. И мне почему-то кажется, что ты сама хочешь поехать.
Ник оттолкнулся от шкафа и начал убирать со стола бумагу, ванночки и инструменты. Полумрак скрывал его лицо, но Кристина и не пыталась найти в нем подтверждение того, что он шутит. Он не шутил, конечно, и ей стало плохо.
Где-то внутри словно кто-то говорил ей, что Ник прав, а она просто не хочет это признать. Чтобы заглушить этот противный внутренний голос, она воскликнула:
– Как тебе такое в голову пришло?
Ее голос прозвучал неприятно и громко, слишком громко для такой маленькой комнаты.
– Очень просто, – Ник облокотился на стол, зажав в руке скомканные листы испорченной фотобумаги, – неужели ты думаешь, мне не известно твое отношение к…
– К кому? Какое отношение? – все больше изумлялась Кристина. – Ник, да что с тобой? Я же рассказала тебе все, как есть!
– А я не говорю, что ты меня обманываешь. Ты просто и сама всей правды не осознаешь.
– Какой правды?
– Ты ненавидишь Хиллвуд.
Кристина так и застыла с открытым ртом. В первое мгновение смысл его слов до нее не дошел.
– Что?
– Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что на самом деле ты рада уехать из Хиллвуда, пусть и не признаешься в этом ни мне, ни, возможно, самой себе.
– При чем здесь вообще Хиллвуд?
В таком угнетенном состоянии она не видела Ника никогда. А он продолжал ровным бесцветным голосом:
– Ты ненавидишь этот город, все, что тебя окружает: дома, улицы, школу, но главным образом людей. Ты сторонишься их и бежишь от них при первой удобной возможности, вот как, например, в этот свой Миннеаполис. Хм… – он вздернул брови, словно его осенила догадка, – а юбилей-то подвернулся как нельзя кстати!