Могла бы, но не захотела.
Кого же она еще не перебрала в своей памяти из тех людей, которые сейчас ее окружали? Кого еще не успела обвинить и оправдать?
В сердце словно повернулся старый, ржавый, кривой гвоздь – Кристина даже охнула от боли, вцепившись в ручку двери своей комнаты, и тут же упрямо сжала губы. Образ Ника Вуда подсознание подсунуло ей самым последним. И оно же беспощадно подсказывало, что причина кроется в нем, вернее, в ее отношении к нему.
Стоп! Если она сейчас будет думать о Нике, то сойдет с ума и начнет биться в истерике прямо здесь, в коридоре. Она и так из-за него балансировала на грани нервного срыва, все его симптомы налицо. Надо поскорее закрыться в спасительном вакууме своей комнаты! Из школы она удрала, до дома добралась почти без приключений, оставалось укрыться от родителей, чтобы постараться прийти в себя или свихнуться от своих рассуждений окончательно, но уже без ненужных свидетелей.
Только как сбежать от самой себя, как суметь позабыть все то, что мешает свободно дышать и двигаться дальше? Как простить себя, если точно знаешь, что виновата, но не в силах понять, в чем же твоя вина?
* * *
Прогулка под дождем сделала свое дело: Кристина заболела и несколько дней провалялась в постели. Вот уж где можно было сколько угодно плакать, ругаться и заниматься психоанализом!
Как последнее ключевое звено в цепочке, Ник Вуд теперь не шел у нее из головы: Кристина перестала обманывать саму себя и избегать мыслей о нем – на это у нее просто не осталось сил. Напротив, едва только болезнь отступила настолько, что вернулась способность связно мыслить, она без конца перебирала в памяти мельчайшие эпизоды их отношений, пытаясь понять, где и когда произошел перелом. А главное – почему?
Практически каждый день после возвращения из Миннеаполиса, приходя в школу, она видела Ника – на занятиях, в столовой, во дворе. Как она ни старалась избежать встреч, в такой маленькой школе это было просто невозможно. Даже если его не было в поле ее зрения, очень часто она ощущала спиной его взгляд, просто знала, что он где-то поблизости.
Ник теперь все время молчал, почти не разговаривая ни с кем из ребят. Он отмалчивался на занятиях, не вступал в дискуссии, замкнулся в себе и больше напоминал свою собственную тень.
Раньше Кристине нравилось его молчаливое присутствие. Ник всегда был немногословен, но зато она чувствовала в нем надежность и преданность. Это была истинно мужская, спокойная и глубокая преданность. На прогулках они часто просто шли рядом и подолгу молчали. Или, например, у Ника дома, в его лаборатории, они часами находились вдвоем, каждый занимался своим – Кристина читала, Ник рисовал – и при этом не произносили ни слова! В такие минуты она наслаждалась покоем и тем, что Ник просто находится рядом с ней. Она получала удовольствие от мысли, что им приятно даже просто молчать вдвоем, всего лишь молчать. Как удивительно хорошо чувствовала она себя в атмосфере сближающей тишины!
Раньше ей это нравилось.
Но не теперь.
Что-то произошло, Кристина не понимала, что, но только сейчас ее страшно раздражало в Нике то, от чего она раньше приходила в восторг. Он следовал за ней тенью, как прежде, ничего не изменилось, а она буквально кипела от злости и противоречила самой себе. Боялась, что он подойдет к ней и заговорит, но при этом его бездействие и молчание выводили ее из себя. Как можно молчать, словно рыба? Ну что это такое?
Ее страшно злили его измученные взгляды, которые она ловила на себе в школе, даже просто в его присутствии она становилась абсолютно другой. А когда кто-нибудь спрашивал ее, что происходит, она цедила сквозь зубы краткие рваные отговорки.
Была еще одна вещь. Странная, необъяснимая вещь. Кристина не могла заставить себя посмотреть Нику в глаза. Всего лишь несколько недель назад она любила разглядывать его расширенные зрачки, особенно по вечерам, в тусклом свете уличных фонарей или в полумраке комнаты, когда Ник проявлял пленку и печатал фотографии. Кристину завораживали крапинки в серой дымке, обрамленной густыми длинными ресницами, и она снова и снова вглядывалась в эту дымку, ее глубина манила и затягивала, скрывала в себе что-то тайное и недостижимое.
Как-то вскоре после Рождества они долго стояли под фонарем и просто смотрели друг на друга в тишине вечерней улицы, пока Кристина окончательно не замерзла и Ник чуть ли не силой отправил ее домой. Она три раза возвращалась к нему от двери и снова стояла и смотрела, смотрела… В ту ночь ей снились его глаза, бесконечно любимые, зовущие, ласковые…
Это было раньше.
А теперь Кристина буквально выворачивала себя наизнанку, чтобы только не встретиться с ним взглядом, когда избежать этого уже не было возможности, как, например, на репетиции танцев в спортзале. Никто и предположить не может, чего ей стоило тогда поднять голову по просьбе мисс Вентуры!
Почему, в чем была причина, понять было нельзя.
Однажды ночью, безуспешно пытаясь заснуть, Кристина вдруг подскочила в кровати, едва не задохнувшись. Ей почудилось, что где-то совсем рядом мелькнуло понимание, стремительно и ослепительно, словно звездочка в августовском небе. Она всматривалась в темноту комнаты, пытаясь поймать ускользающую мысль, разглядеть истину в темных уголках своей души.
И в какой-то миг ей показалось, что она осознала.
Она не могла посмотреть Нику в глаза, потому что боялась, ужасно боялась увидеть в них себя прежнюю и его прежнего, увидеть то, что с самого начала влекло ее к нему и заставляло забывать обо всем остальном на свете. Кристина знала, что если она вновь будет встречать этот серьезный проникновенный взгляд, все может вернуться назад, вот только почему-то упорно не хотела этого.
Мучилась, страдала, и не хотела.
Необъяснимо, непостижимо, но в ней что-то перевернулось, закружилось и запуталось. Она превратилась в клубок противоречий. И выхода не находила, и успокоиться не могла. Поэтому с садистским удовольствием терзала Ника, чтобы ему было так же плохо, как и ей, и весьма преуспела в своих пытках.
Нику было не просто плохо. Он сходил с ума. Она отчетливо увидела это в его глазах, когда под напором мисс Вентуры подняла голову и встретилась с ним взглядом. Увидела такую жуткую агонию, что та передалась и ей, отозвалась глубоко внутри, надорвала и ее сердце. Вот почему она чуть не потеряла сознание в спортзале. Вот что разозлило ее и заставило мстить, мстить непонятно за что… У нее не было сил видеть боль Ника, но заставить себя остановиться и не причинять ее она уже не могла.
Эта агония преследовала ее, мучила ее, снилась ей. Кристина задыхалась во сне от боли, которую – она знала – испытывал Ник. Просыпалась в слезах и пыталась заставить себя все вернуть.
И не могла.
Она гнала от себя воспоминания о его глазах, о его руках, о нем самом, изнывала, но не видела выхода из тупика, в который загнала себя саму.
Так продолжалось довольно долгое время, пока однажды не случилось нечто, пробившее в стене напускного спокойствия, которую старательно выстроила вокруг себя Кристина, весьма заметную брешь.