Наверху гремит дверь — кто-то решил навестить пленников. Блин, как некстати!
— Немедленно назад, в камеру! Я закрою вас, а сама спрячусь. Вернусь, когда они уйдут.
— Я скажу им, что ты здесь, грязная иностранная сучка, скажу…
— Мама, если ты хоть пикнешь, я сверну тебе шею.
Впопыхах закрываю дверь, прячу ключи в карман трупа и ныряю за кучу каких-то ящиков. Мое зрение снова выхватывает пылинки в воздухе, а ноздри чувствуют вонь чужих немытых тел и табака. О чем там говорят несвоевременные визитеры.
— Мне кажется, мои люди немного перестарались, но…
— Твои люди, полковник, должны были дождаться меня.
— Да, сеньор Монтоя. Моя вина, недоглядел.
— А должен был. Следующий такой промах дорого тебе обойдется.
Я вижу их — двое мужчин в гражданском, охранник в камуфляже, и все трое вооружены. Какая накладка! Если меня обнаружат, нам всем несдобровать, а я до сих пор понятия не имею, ради чего заварена каша.
— Ее так и не нашли?
— Нет. Несколько трупов охранников около дома, но они погибли при нападении дикого животного. Скорее всего, ягуара.
— Никогда здесь ягуары не нападали… Хесус, ты где?
Значит, хитреца из-под лестницы звали Хесус? Забавно. Сейчас они его найдут, уж он-то никуда не ушел.
— Что за дьявольщина? Хесус мертв!
Тот, кого назвали полковником, склонился над трупом. Эй, смотри внимательнее — ключи у него в кармане, меня здесь нет. Интересно, почему мне не страшно? А мне действительно не страшно.
— Похоже на сердечный приступ.
— Не надо пороть чушь! Этот парень не знал, с какой стороны у него сердце.
— Но, видимо, сердце знало. Он цел, никаких повреждений, просто умер. Ключи в кармане, здесь никого не было.
— Давай ключи. Что тут вообще происходит? Тебе не за то платят, чтобы мои люди умирали!
Я слышу щелчок — открылся замок. Мужчины в гражданском зашли в камеру, охранник остался снаружи. Вот и отлично — надежный старинный нож жадно впился в его тело. Этот нож любит кровь.
— Где девка, я тебя спрашиваю! — кричит в камере один из вошедших. — Не будешь говорить, стану убивать янки по одному.
— Да их всего-то четверо. — Эд сплюнул. — И мне на них плевать. Толку тебе от них…
Бешеный Педро захлебнулся кровью — я всадила нож в его затылок, прямо между четвертым и пятым позвонком. А вот второго сама убить не успеваю, но он падает — из темноты выныривает полуголая девица, недавно оставленная мной отдыхать одной в комнате наверху. Удачно брошенный нож да в подходящее время…
— Тебе надо спешить, Койя, — шепчет индианка.
Все случилось быстро и тихо. А в гараже наверняка есть машина. И телефон здесь тоже имеется. Надо выбираться из подвала.
— Быстро все наверх.
Пленники молча подчиняются. Мерион, впечатленная количеством трупов, с опаской косится на меня.
Наверное, Педро считал себя бессмертным — все подобные ему парни, дорвавшись до дармовых денег, начинают считать, что обрели бессмертие, а потом ужасно удивляются и обижаются, когда оказывается, что все совсем не так. Но тут ничего не поделаешь, смерть — самая большая окончательность.
Дом по-настоящему большой, хотя на первый взгляд таким не кажется. Индианка, постоянно оглядываясь на меня, ведет нашу группу по коридору, потом открывает какие-то двери — ага, кажется, апартаменты хозяина. Логично, они ему больше не понадобятся, зато сюда никто не ввалится.
Конечно же, посреди комнаты огромная кровать. Кроме нее, здесь шкаф с бельем и одеждой, кресла, столик, вазы и сундук. Но мне это неинтересно, потому что я нашла ванную.
— Сюда никто не зайдет. Охрана снаружи.
Индианка говорит по-английски с жутким акцентом.
— Располагайтесь и отдохните, я скоро присоединюсь к вам, — бросаю я спасенным.
Мерион надула губы:
— Мне надо в ванную!
— Мне тоже туда надо. И это важнее. Следи за ними, чикита. Как твое имя?
— Меня зовут Мария, Койя. Я буду следить.
В шкафу у Педро полно одежды, некоторая совсем новая. Я выбираю себе чистую футболку и носки, прихватываю рюкзак и закрываюсь в ванной. Пена мягкая и ароматная, вода горячая и чистая. Сейчас бы еще поспать… Но не удастся. Что мне теперь делать с этой публикой? Луису досталась порция для взрослых, да и Эд недалеко отъехал. Да еще богатеи на мою голову. Как все запуталось…
Мне слышно, как Брекстон пытается поговорить с Марией.
— Почему ты называешь ее Койя?
— Она — Койя, Солнечная Властительница. Шаман рассказывал, и мы все знаем пророчество Виль-Таэна.
— О чем ты говоришь?
— Инка вернул на землю нашу Койю и двух Синчи, сыновей Виракочи. Так было сказано в пророчестве.
— Девчонка дикарка и болтает чушь. — Мерион в своем репертуаре. — Может, никогда не видела белых?
— Почему же? Наш гостеприимный хозяин был белым…
— Глупости! Наверняка мексиканец или что-то такое. Какой же он белый?
— Второй мужчина, судя по произношению, англичанин. Был англичанином, — поправляется Брекстон. Да и к нам девушка не выказывает никакого почтения, тогда как мисс Величко вызывает у нее буквально трепет, если не сказать страх Божий. Нет, здесь что-то другое. Вы видите рисунок на груди мистера Краузе? Такой же я заметил на плече у мисс Величко. И у незнакомца, который лежит на кровати, я уверен, тоже где-то есть такой рисунок. Керри?
— Да, я на груди у него видела.
— Вот видите! С уверенностью могу сказать, что когда мы садились в самолет, у мисс Величко этого рисунка не было, иначе я бы обязательно заметил. Подозреваю, мистер Краузе тоже раздобыл его уже после падения самолета. Что-то случилось с ними в джунглях такое, что заставляет дикарку относиться к ним с обожанием. И я хотел бы знать, что именно. Нужно спросить у мисс Величко…
— Так она нам и скажет! — Джейк хохотнул. — Скорее вам горло перегрызет, чем что-то объяснит. Чем-то мы ее ужасно раздражаем.
— Вообще-то неудивительно. Разве вы сами себя сейчас не раздражаете? Наш общественный статус наложил на нас свой отпечаток: мы привыкли действовать определенным образом, общаться с людьми тоже определенным образом, разделяя их на касты. Но это все там, в нашем мире. А здесь такие вещи не проходят, здесь другой мир, мы же продолжаем вести себя по-прежнему, словно и тут сохраняем свой статус. На самом деле мы его утратили в тот момент, когда отказал мотор нашего самолета. Мисс Величко это поняла, а мы — нет. Вот и все.
— Как-то уж слишком сложно вы, Фрэнк, изъясняетесь, — хмыкает Хиксли-младший.