— Конечно, конечно… Тогда как вы объясните вашу блестящую победу над Педро Монтоей и его охраной?
— О, просто все так совпало. Собственно, что вы хотите нам инкриминировать? Убийство? Тогда вы должны найти трупы.
— Их уже никто не найдет. А если и найдут, то причину смерти определить будет невозможно — хищники, птицы, климат… Ладно, оставим это. Скажите, сеньор Домингес, отчего вы сразу не связались с нами?
— А кто бы мне гарантировал, что вы не навредите нам своим вмешательством? Я и сейчас сомневаюсь, правильно ли поступаю, разговаривая с вами.
— Вам придется мне довериться. Когда я смогу поговорить с мистером Краузе и мисс Величко?
Я тихонько шмыгнула обратно в комнату. Надо разбудить Эда и предупредить его. Хорошо, что мой слух так обострился, потому что при обычных обстоятельствах сквозь стены и двери я бы ничего не услышала.
— Где ты была?
— Тихо. Слушай сюда…
Эд умный парень, хватает все на лету. Какая жалость, что я не была свидетельницей всего разговора! Но очевидно главное: ту часть наших похождений, которая касается Виль-Таэна, Луис оставил при себе.
— Кто-то идет… — Эд толкает меня на подушки. — Делаем вид, что спим.
Я слышу, как открывается дверь. Мне отчего-то ужасно смешно. Могу себе представить, как сейчас все выглядит — мы в этой кровати…
— Они еще спят, видите?
— Но миновали сутки. Может, пора их разбудить?
— Тори была совсем мертвая от усталости, ей досталось больше всех. Она даже до кровати не добралась, уснула в ванне. Пришлось нам с Эдом укладывать ее в кровать.
— Вот как?
— У вас грязные мысли, агент Бартон.
— Прошу прощения. Я ничего плохого не имела в виду.
— Я не считаю секс чем-то плохим, но между нами его нет.
Нам надо было остаться в джунглях. Их законы просты и понятны, а тут, среди всех этих цивилизованных людей, нас, того и гляди, и правда обвинят в убийстве всех тех ублюдков.
— Разбудите их, у нас мало времени.
— Я разбужу Эда, а Тори пусть спит, сколько захочет. Ей действительно сильно досталось за прошедшие дни.
— Хорошо.
Парни разыграли сцену побудки как по нотам. Молодцы мои Синчи, ничего не скажешь! А я пока полежу и немного подумаю, мне есть о чем. А еще надо бы позвонить тете Розе. И вернуться обратно. Джунгли зовут меня, их песня звучит в моей голове, пальмы машут мне зелеными ладонями… Зачем мне все это — здешнее, городское? Хотя, если поразмыслить, тут тоже джунгли, и закон тот же: выживает сильный и хитрый.
Я снова встаю и осматриваю комнату. Ага, вот она где, одежда! Под стенкой диванчик, а на нем белье, новенькие джинсы, несколько маек и рубашек, в коробке — новые сандалии. Я беру со столика пульт и включаю телевизор. Идут местные новости, и я ни слова не понимаю. Наконец появляется знакомая «вывеска» Билла Мастерса, приехавшего с визитом и что-то вещающего на камеру, но испанский переводчик забивает его голос. Хотя что нового он может сказать? Небось, сенатор снова обличает терроризм и требует выдать кого-то. Сукин сын умеет нравиться людям, пусть и слегка чересчур агрессивен. Для него это как раз то, что надо, — люди думают, уж он-то их защитит. Глупые…
— Ты проснулась? — Луис рассматривает меня просто-таки нахально.
Вот чего человек глупые вопросы задает? Если я уже стою и одета, то, конечно же, проснулась!
— Я хочу есть.
— Идем. Как раз подают поздний завтрак. Или ранний обед. Тут с тобой хочет поговорить спецагент из вашей федеральной службы. Ну да ты и сама это уже знаешь. Спровадить ее не удалось — она прилетела вчера после обеда и успела поговорить со всеми, кроме тебя.
— Не хочу с ней говорить.
— Тори!
— Не хочу, и все. Луис, а откуда ты знаешь, что она из той службы? Кому ты звонил?
— Не я. Моя мать все устроила.
— Все равно. Я ничего ей не скажу. Знаю я федералов! Вот подожди, еще обвинят во всем нас!
— Тогда просто идем и поедим.
— Поедим, ага… Пусть эта сучка убирается, не хочу ее видеть.
— Она уже приглашена к столу.
— Надеюсь, поперхнется оливкой.
— Тори, нельзя быть такой неконтактной!
— Поговори мне еще… А вообще… Нам надо было остаться там.
— Я все утро то же самое думаю. Ты спала больше суток, знаешь?
— Для меня это не рекорд.
Он прижимает меня к себе, и наши губы встречаются. Хорошо, что я все-таки успела почистить зубы.
— Тори…
— Не надо этого. По крайней мере пока, ладно?
— Как скажешь.
Мы идем по дому мимо множества дверей и спускаемся в столовую.
— Это гостевое крыло и гостевые спальни, — объясняет Луис. — Лет десять назад их все переоборудовали, и теперь они такие, как ты видишь, — со всеми удобствами.
— Мне нравится твой дом.
— Ты можешь жить здесь сколько захочешь, хоть всю жизнь.
— Вся жизнь — это может оказаться чертовски долго, а может — до завтра. До завтра мне мало, а долго быть на одном месте я не привыкла. Видишь, не стыкуется.
— Но время от времени нужно куда-то возвращаться?
— Я подумаю. Но вряд ли тебе стоит иметь дело с перекатиполем.
— Эд нравится тебе?
— Так же, как и ты. Пока меня подобная действительность не напрягает. Давай не будем торопиться, Луис, время покажет.
Он целует кончики моих пальцев. Господи, какая романтика! Ну признай, Тори, ты же именно этого всегда и хотела!
— Тут у нас столовая, прошу…
Комната очень большая и солнечная. Мебель из какого-то светлого дерева, много цветов. Все уже за столом, мать Луиса сидит на месте хозяйки, меня усаживают рядом.
— Мама, это Тори.
— Да уж поняла. Я — донья Эстелла, мать сорванца. Как вам спалось, дорогая?
— Прекрасно, спасибо. Доставили вам хлопот…
— Ну что вы, какие хлопоты! Мне очень приятно принимать вас в моем доме. Луис редко здесь появляется, остальные дети тоже живут отдельно, и когда столько гостей, я рада. Кстати, познакомьтесь, мисс Бартон из вашей федеральной службы. Она занимается расследованием того ужаса, который с вами приключился.
Спецагент приблизительно моего возраста, только покрепче сложена. У нее светлые волосы, собранные в пучок, удлиненное бледное лицо, большие серо-голубые глаза, небольшой тонкий носик и пухлые губы. Очень красивая женщина. Есть в ней что-то… Даже не знаю. Что-то. И кого-то она мне напоминает. Все пялятся на нас почему-то.