— Я видела тебя там. Тебя и твоего напарника Хенсона. И еще тогда отметила наше сходство, потом нашла информацию о тебе. Но твоя фамилия — Величко — ничего мне не сказала, я и подумать не могла, что мы такие близкие родственники.
— Это фамилия одного из мамашиных мужей. Когда она вышла замуж за Давида Левина, была уже беременна, и Давид знал это. Я никогда не называла его отцом, да и помню плохо. Фамилию мамаша менять не стала — лень было возиться с паспортом, а меня записала на ту, которая была у нее, посчитав, что еврейская фамилия мне ни к чему. Дальше!
— Мы собирались выманить Курта в джунгли и там тихонько убрать. А он связался с папашей, и тот сделал всю грязную работу, за что и поплатился. Теперь Монтоя-младший в ярости: мало того, что ты укокошила горячо любимого родителя, так еще прибрала к рукам бесценное сокровище, невесть как добытое Педро на заре туманной юности. Теперь Курт готовит новый взрыв, а сегодня напали на мой дом.
— Что?!
— Час назад. Убит продюсер и агент моего мужа Тим Джонс. Дети, Эрик и тетя Роза перевезены на конспиративную квартиру и будут находиться там, пока мы не уничтожим Курта.
Так вот почему она такая нервная была. И я бы занервничала, если бы знала.
— У вас разве нет снайперов на службе? Или выследить не можете?
— Можем. И снайперы есть. Дело не в том. Нельзя ликвидировать Монтою на территории нашей страны, это повлечет за собой серьезные последствия для многих людей. Семья банкиров, дергающая за ниточки Федеральный резерв, использует Курта как рычаг — тот взрывает, а они руками некоторых спецслужб под видом усиления мер безопасности проталкивают через сенат предложения, которые ранее считались немыслимыми, — например, о дактилоскопировании новорожденных. Монтоя-младший является страшилкой номер один после исламистов, а мы пока не можем доказать его связь с группой банкиров. Когда его задержали, наше агентство едва не было расформировано, а на агентов началась охота.
— Такое впечатление, что внутри страны идет война.
— Так и есть. Но — тихая. Война между представителями спецслужб, банкирами и бизнесменами — за контроль, потому что контроль означает власть. Граждане живут в стране, которой, к сожалению, уже нет. Их используют как расходный материал, чтобы оправдать действия, идущие вразрез с Конституцией. И это не вчера началось, а когда закончится, неизвестно. Но думаю, что никогда, и результатом станет полностью контролируемое общество, где «стереть» человека можно будет просто нажатием кнопки. Если думать об этом, легко сойти с ума. А потому мы пока стараемся расстроить планы некоторых особо зарвавшихся, а потом потихоньку убирать их одного за другим. Курт Монтоя — только начало.
— И что требуется от меня?
— Нам нужно, чтобы Курт преследовал тебя. Выманим его в страну, где будет возможно позаботиться о нем должным образом. А ему нужна шкатулка Цин, которая так понравилась тебе. Она блестит, да, Тори? Твою тягу к украшениям и блестящим камешкам мы в своем досье отметили давно.
— Не понимаю… — Эд задумчиво хмурит брови. — Агент Бартон, вы хотите снова сделать Тори наживкой?
— Да.
— По крайней мере, откровенно.
— Мистер Краузе, не нужно иронии. Вы живете в мире иллюзий, где никто не умирает, не предает, не… Собственно, вы, все трое, просто идеалисты, а изнанка картинки с отцами-основателями такова, что Билль о правах вспоминать смешно.
— Мне не нравится, что вы подставляете Тори.
— Мне тоже не нравится, Эд. — Керстин раздраженно толкнула стакан, тот заскользил по столу. — Но я, к сожалению, не могу взять на себя роль приманки — Курт сразу поймет, кто есть кто. А ведь он теперь ищет не только Тори, еще и ее тетю Розу, моего мужа, моих детей.
— Но…
— Не о чем больше говорить, — обрываю я Эдварда. — Когда мне ехать?
Нельзя позволить какому-то щенку, отпрыску наркобарона и террористки, добраться до тети Розы и Эрика! Дети тоже должны жить дома, а не по конспиративным квартирам. Все равно я собиралась убить Курта, так чего тянуть?
— Завтра. — Керстин измученно прикрывает глаза. — Тори, мне очень жаль…
— Не раскисай, Бартон. Куда мне нужно отправиться?
— Туда, где ты будешь на своей территории, а Курт — нет.
Значит, Африка и джунгли отпадают. Остается…
— В Россию?
— Да. — Керстин смотрит мне прямо в глаза. — Там ты сможешь водить его сколько захочешь. У меня есть люди, которые помогут тебе.
Я почти не помню уже, какая она, Россия. Просто клены во дворе, белый трехэтажный дом и Наташка. Двор с качелями и горкой, ряды гаражей и сараев, голуби в голубятне. И ощущение счастья, и ночные страхи, и песни тети Розы, и новогодняя елка с подарками под ней, и мои дни рождения, пахнущие штруделем, корицей и новыми платьями. Надо же, думала, что забыла все это, но воспоминания где-то прятались. И теперь я приведу туда смерть?
— Не хочу возвращаться туда, я там чужая.
— Но ты будешь себя там чувствовать достаточно свободно, чтобы суметь выжить.
Я хочу вернуться в джунгли, играть с большими котами и подняться в опустевший горный храм, чтобы зажечь там огонь. И когда-то рядом со мной сядет Та-Иньи…
Стоп. Мечты пока останутся мечтами. Потому что те, кого я люблю, не могут вернуться домой. А я знаю, как это больно, ведь и сама не могу вернуться. Я чужая везде.
— Страна изменилась, но не настолько.
— Ты не понимаешь, Керстин.
— Тори, другого способа нет.
— Шкатулку все равно не отдам.
— Ну и черт с ней, оставь себе. Я даже не стану спрашивать, где ты достала хищника, который то и дело выпрыгивает из тебя при всяком удобном и неудобном случае.
— Да пошла ты!
Я везде чужая. Меня не устраивает ни одна страна. Почему так? Может, оттого, что я остро чувствую ложь? Всякие там банкиры, террористы, спецслужбы, политики, а с изнанки вообще может оказаться что-то пострашнее всемирного заговора богатеев. А что может быть страшнее? Не хочу об этом думать.
Захожу в дом. Саймон смотрит фильм, на экране какие-то цыгане — яркие юбки, платки, а в центре вихря стройная фигура парня с темными волнистыми волосами и синими глазами на лице падшего ангела.
— Это что, Эрик?
— Ага. А ты что, не знала, что он актер?
Наверное, знала, раз его лицо показалось мне знакомым.
— Ты не смотришь кино?! — еще больше удивляется мальчик.
— Там, где я работаю, нет кино.
— А там, где ты живешь, тоже нет?
— Нет.
Эрик смотрит на меня с экрана, и мне так больно, что я не могу дышать.
— Это его первый фильм, «Цыганский барон», который и сделал его звездой. Я покажу тебе и остальные, если хочешь. Твой кот поцарапал меня, знаешь?