– Как у меня? – спросила Хайна, признав свою идею.
– Я о твоем желании и говорю. Сомневаюсь, что на свете найдется другой ребенок с подобными фантазиями. О взрослых вообще речи нет. Но вернемся к твоему вопросу. Хотя подожди, я пропустила одну важную мысль. Запомни: чем больше желаний у человека исполняется, тем более ценным и важным он себя считает, тем труднее им управлять и командовать, тем более он свободен. Особенно если научился исполнять свои желания сам. Такой человек ни от кого не зависит, никому не подчиняется и делает только то, что считает нужным.
– Вот здо-орово! – мечтательно протянула Хайна.
– Да. Но, к сожалению, в нашем мире такого человека не потерпят. Представь себе, что будет, если я, например, откажусь стричь сайлахов.
Хайна представила и ужаснулась.
– Дед тебя убьет!
– Верно. Убьет и возьмет новую стригунью, послушную. А как добиться, чтобы она была послушна? Следить, чтобы не выполнялись никакие ее желания, кроме самых необходимых для жизни, да и те удовлетворять не до конца. Думаешь, почему нас кормят впроголодь, одевают во что придется, почему в доме вечно плохо натоплено? Потому что постоянное изнурительное существование на самой кромке между жизнью и смертью превращает человека в безвольную и бессмысленную скотину. Только такие люди и устраивают горных Лордов.
Наш хозяин понимает, что я другая, и крепко меня не любит. Но он думает, будто я целиком и полностью завишу от него и никогда не решусь ему перечить. А если решусь, он оставит меня голодной, прогонит от очага или выгонит на несколько дней из дома, и я быстренько раскаюсь. Но если ему станет известно, что я могу прокормить, согреть и защитить себя сама, он меня уничтожит. В противном случае его замучают опасения, не научу ли я других родичей всему, что умею, и не откажемся ли мы разом ему повиноваться. Понимаешь теперь, почему никому нельзя рассказывать о нашей походной жизни?
– Да. Дед узнает, что мы едим личей, разводим костер и убьет нас, чтобы мы никого этому не научили.
Аина вздохнула.
– Ну, примерно так. А вообще запомни: чем меньше о тебе знают, тем в большей ты безопасности. Поэтому рассказывать о себе можно только то, о чем известно многим. Обо всем остальном лучше молчи. Обещаешь?
Хайна пообещала. И ни разу не нарушила обещания. Вот и теперь молчит, хотя понимает, что нагорн скорее всего принимает ее молчание за глупость. Или даже за грубость. Неловко Хайне, не хочет она смешного господина огорчать, но слово есть слово.
Правда, иногда приходит в голову соблазнительная мысль: а может, обещание, данное наяву, во сне недействительно? И вообще: Аина ведь говорила тогда о сгорнах. На нагорнов правило наверняка не распространяется. Годы, проведенные на Плоскогорье, были для Аины самыми счастливыми; не могла она думать, что там тоже убивают людей, не похожих на безвольную скотину. И спутник Хайны, кажется, очень добрый. Ни разу на нее не накричал, не ударил, улыбается, кормит вдосталь и вкусно. А Хайна так устала хранить свои тайны! Так хочется ей рассказать кому-нибудь об Аине, о ее смерти, о том, какой она была умной и доброй, об их жизни вдвоем… Может, ну его, слово?
Но всякий раз, когда Хайна собирается ответить пухлому господину, слова почему-то застревают у нее в горле. Ну не идут, и все! Может быть, потому, что не вполне уверена Хайна в доброте нагорна. Да, кормит, да, не кричит, да, улыбается, но иногда улыбается так странно… Словно думает о человеке, которого сильно не любит, и представляет, как сотворит с ним что-то ужасно мерзкое. А иногда нагорн начинает неразборчиво бормотать себе под нос что-то сердитое. Тогда улыбка исчезает, и лицо делается таким противным! А еще бывает, что у него на лице появляется непонятное выражение – так смотрят на любопытную, но неприятную диковину. Это случается, когда дядечка наблюдает за Хайной и думает, будто она этого не замечает.
В общем, не все так просто с этим нагорном. Хотя Хайне очень хочется верить в его доброту. Может, у нагорнов просто другие лица? Другое выражение глаз, другие улыбки? Или ее дядечка просто устал от дороги, соскучился по дому, оттого и сердится время от времени.
Чем дольше они ехали, тем сильнее склонялась Хайна к последней догадке. Конечно, устал и соскучился! В последние дни только и говорит, что о Плоскогорье. Какие там красоты, какие удобства, как все здорово устроено. Домом своим хвастается, дворцом каким-то и другими непонятными вещами, о которых Хайна и не слыхала никогда. И просыпается нагорн теперь раньше, раньше айранов запрягает, позже на ночлег останавливается – видно, не терпится ему приехать поскорее. А главное – с каждым днем все веселее становится, все разговорчивее, все реже хмурится и бормочет. И у Хайны на душе легчает: кажется, волшебник из ее сна все-таки оказался добрым.
И вот наконец дорога перестала катиться под уклон, выровнялась. Стало быть, доехали они до Плоскогорья. Тут ее спутник совсем развеселился – с утра напевает, болтает без умолку:
– Ну, еще два дня пути, а там и столица. Приедем, вбани сходим, красоту наведем – и водворец! А там устроят для нас с тобой пир горой…
Хайна половину из того, что он говорит, не понимает, но все равно смеется: приятно видеть, как радуется хороший человек.
Вот и первые домишки показались, да такие занятные! Снаружи плетеные, как корзинки, а в просветах между прутьями камни видны. Зачем нужны корзинки, если стена каменная – непонятно. И еще одна странность: почти у каждого дома сложен из камней совсем маленький домик, высотой Хайне по грудь, с круглыми стенками и без крыши. Для кого или для чего они построены?
Пока Хайна разглядывала странные сооружения, впереди на дороге показались два черных всадника на красивых гнедых скакунах. Заметив их, нагорн забеспокоился: круглое лицо нахмурилось, смешные брови сошлись к переносице.
– Быстро туда! – шепнул он девочке, поднимая стенку своего разукрашенного домика. – Прячься!
Хайна послушно нырнула внутрь, но прятаться не стала. Нашла в стенке дырочку и прилипла к ней глазом. Нагорн остановил айранов, слез с сиденья возницы и пошел всадникам навстречу. Когда те подъехали к дядечке, он уже отошел от фургона саженей на пятьдесят, так что слышать их Хайна не могла.
Кони остановились на обочине, один из всадников спешился и приблизился к спутнику Хайны. К счастью, они встали, повернувшись к повозке боком, и девочка могла наблюдать за их лицами. Лицо всадника было спокойным, может быть, чуточку насмешливым. Догадаться по нему, о чем идет разговор, было невозможно. Зато лицо спутника Хайны кричало о его чувствах. Возмущение, оскорбленное достоинство, разочарование, ярость и желание убить всадника на месте – вот сколько всего Хайна увидела на его лице.
Разговор продолжался минут двадцать. Потом ее спутник в сердцах сломал хлыст, резко повернулся и пошел к повозке. Грузно взобрался на место возницы, откинул стенку домика и объявил:
– Не будет никакой столицы и никакого дворца! Мы едем в захудалый городишко в двух верстах отсюда и останавливаемся на скотном дворе, который хозяева почему-то величают постоялым. И все по милости этой наглой дряни!