Убеждая повелителя, что среди вестниц и целительниц будет легко найти приемную мать для девочки-сгорнийки, Алмель немного покривила душой. Чуть-чуть, самую малость. В целом все сказанное ею – чистая правда: эти женщины действительно щедры сердцем, лишены племенных и сословных предрассудков, как правило, очень чадолюбивы, но при этом редко имеют возможность родить собственного ребенка. Все так. Но в одном отношении нагорнийские ведьмы, или ведуньи, как они сами себя называют, ничем не отличаются от остальных женщин Гор. Любую женщину, как бы страстно ни желала она стать матерью, вряд ли обрадует мысль, что у нее будет ребенок-уродец, недужный и бездарный.
Причем отсутствие Даров пугает ведуний не меньше, чем уродство и недужность. В глазах обычных нагорнов с их врожденной неспособностью к магии сгорнийские Дары – невеликая ценность. Было бы у ребенка здоровье, да голова не совсем пустая, да руки умные – уж как-нибудь он и без Даров в этой жизни местечко найдет. Много ли радости приносят эти Дары голодранцам-сгорнам? Но для целительниц и вестниц – жалкой горстки отщепенок, умудрившихся сохранить скромные колдовские навыки, Дар – это смысл существования, единственная защита и способ заработать на кусок хлеба.
И Алмель понимала это лучше кого бы то ни было. Дочь вестницы, она по злой прихоти судьбы не унаследовала материнского Дара. И хотя ее никогда не попрекали, хотя она знала, что любима, в детстве ее не покидало смутное ощущение своей неправильности. Существо достаточно чуткое, Алмель подозревала, что ее бесталанность – источник постоянного огорчения матери. Позже это подозрение подтвердилось. Когда девочке исполнилось двенадцать, у нее появилась младшая сестра. Три года спустя, когда у малышки обнаружились признаки Дара, мать изменилась до неузнаваемости: помолодела, похорошела, повеселела, распрямилась – как будто сбросила с плеч тяжелый груз, долгие годы отнимавший ее силы и пригибавший к земле.
Короче говоря, Алмель отдавала себе отчет в том, что найти дом для несчастной сироты будет непросто. Даже очень непросто, учитывая, что при отсутствии Дара у девочки необычная внешность и врожденная болезнь, которая, по убеждению сгорнов, ведет к ранней смерти. Такой букет кого угодно отпугнет. Правда, намерение владыки щедро вознаградить приемную мать несколько увеличивало шансы, но не слишком. Худородные жители Плоскогорья, и ведьмы в особенности, не очень-то доверяли щедрым посулам господ.
А главный козырь, как это ни соблазнительно, разыграть нельзя. Кармал намерен во что бы то ни стало сохранить свою безумную догадку в тайне. Да Алмель не очень-то в нее и верила. Разве можно полагаться на достоверность легенды почти полуторатысячелетней давности? Придавать такое большое значение чисто внешнему сходству девочки с героиней легенды? Тем более что сходство это довольно сомнительно. Во-первых, неизвестно, видел ли автор древней легенды Белую Деву своими глазами или ее описание – плод его буйного воображения. Во-вторых, за столько лет это описание могло претерпеть существенные искажения. И в-третьих, представление о внешности девочки Кармал получил со слов своего соглядатая, подслушавшего чужой разговор. Где уверенность, что ни соглядатай, ни собеседники не исказили действительность?
В общем, слишком много тут неоправданных допущений. Кармал в душе мальчишка, он верит во все, во что хочет верить. Например, в их с Алмель родство душ. Почему-то он свято убежден, что Алмель думает так же и хочет того же, что и он. Ему и в голову не приходит, что она заинтересовалась его замыслом просто потому, что пожалела обреченную девочку. И ей совершенно безразлично, проснется ли со временем в маленькой сгорнийке магический Дар такой силы, что Верховные лорды сгорнов в сравнении с ней покажутся скромными провинциальными знахарями.
Алмель хочет всего-навсего, чтобы несчастный ребенок окончил свои дни в тепле и уюте, зная, что ему сочувствуют, его любят, что по нему будут горевать. Именно это желание двигало ею, когда она упрашивала повелителя не селить девочку во дворце и доверить ей, Алмели, поиски приемной матери. Именно по этой причине Алмель, не зная отдыха, восемь дней рыскала сначала по столице, а потом и по другим городам и весям Плоскогорья, отметая одну кандидатуру за другой.
Из шестнадцати бездетных целительниц и девяти вестниц согласие взять хворое дитя сгорнов на воспитание дали только пятеро. И только одна ведунья, пожилая целительница Лана, согласилась безо всяких условий и оговорок – в память о погибшей приемной дочери-сгорнийке. Но Лана стара, и, хотя целительницы живут долго, Алмель сомневалась, что у женщины столь почтенного возраста хватит сил выходить и вырастить недужную восьмилетнюю девочку. Четыре же остальные ведуньи не решились дать окончательный ответ, пожелав прежде взглянуть на девочку. Алмели идея смотрин не нравилась. Как должна чувствовать себя девочка, которую возят из дома в дом, показывая хозяйкам, точно товар? Особенно если хозяйки, увидев ее, начнут сокрушенно качать головой. Нельзя допустить, чтобы дитя, и без того горько обиженное судьбой, пережило подобное унижение. С другой стороны, трудно отказать будущей приемной матери в праве заранее познакомиться с ребенком, с которым она собирается связать жизнь.
Алмель долго ломала голову над этой, казалось, неразрешимой задачей, но нашла-таки компромисс и убедила всех четырех женщин его принять. Каждая из них рассказала, какие черты в характере приемной дочери считает желательными, а какие – категорически неприемлемыми. Теперь Алмели предстояло самой увидеться с девочкой и решить, отвечает ли маленькая сирота ожиданиям кого-то из четырех ведуний.
У Алмели оставалось совсем немного времени, чтобы перехватить первого советника, пока он не въехал во Вьюдаг – первый крупный город на пути от Западных Гор к столице. (Кармал боялся, что Омри не удержится и при первой же возможности остановится вместе с девочкой в самой роскошной гостинице, которая попадется ему по дороге, после чего по городу поползут неизбежные и крайне нежелательные слухи.) Но прежде нужно было сделать еще одно важное дело: разыскать двух-трех молоденьких служанок, сравнительно недавно проданных лордом Хедригом в какой-нибудь богатый дом на Плоскогорье и расспросить их о законах и обычаях рода. Без подробных сведений такого характера разговор с девочкой мог бы и не получиться.
Поиски, переговоры с хозяевами сгорниек, усилия, затраченные на то, чтобы завоевать расположение и разговорить настороженных дикарок, заняли больше времени, чем Алмель рассчитывала. Поэтому последние два дня она и ее слуга-телохранитель (тайный агент и доверенное лицо владыки) почти не покидали седел. Загнали и себя, и коней, но все равно едва не опоздали – разноцветный купеческий шарабан уже въехал в предместье Вьюдага.
Ох, как взбесился Соф Омри, когда Алмель передала ему приказ повелителя: свернуть с главной дороги, добраться до ближайшей деревушки, снять две комнаты на местном постоялом дворе, а потом передать ей ребенка и ждать дальнейших распоряжений! По всей видимости, небывалый всплеск вельможного гнева объясняется подозрением советника (вполне, надо сказать, справедливым), что владыка об этом приказе знать не знает и ведать не ведает, – сама же наглая девка его и сочинила. Хотя не исключено, что Омри взбесился просто от одного вида Алмели. Первый советник владыки Плоскогорья возглавлял список тех, кто люто и практически открыто ненавидел любимую наложницу государя.