– За что это нам? Мы такого не заслужили… Не заслужили…
Я подошел, взял ее за руки:
– Ни один человек, что бы ни сделал, такого не заслуживает… Одетта, прошу вас… Помогите нам его найти.
Утерев скатившуюся по щеке слезу, она вскинула голову, показывая, что готова сотрудничать.
– Мы остановились на том, – тихонько напомнил я, – что мать Венсана слышала голоса, которые приказывали ей подвергать людей испытанию, сталкивая их с одним из семи смертных грехов. Верно?
– Да…
– Какой же грех, по ее мнению, был поручен ей?
– Зависть… Посредством зависти она подвергала испытанию верность. Зависть должна была повлечь за собой прелюбодеяние, которое Библия сурово осуждает, должна была исполинской невидимой змеей проползти по нашим мирным холмам, разрушая семьи.
Слова Одетты кровоточили, ее лицо потемнело, уподобившись тучам, которые бешено неслись вниз по склонам. Послышался новый, более тяжелый раскат грома. Гроза приближалась…
– Эта женщина шла на любые хитрости, она придумывала тысячи уловок, чтобы завлечь в ловушку наших мужей. И она своего добивалась, о да, она своего добивалась!
– Каким образом? Что за уловки?
– Обольщение. Скользкие намеки. Соблазнительные наряды. Купание на рассвете голышом в водопаде, далеко в лесу… О, поверьте, наши мужчины знали это место! И еще… Потом в ее доме нашли множество сильных снадобий – возбуждающих похоть и вызывающих галлюцинации… В том числе грибы-псилоцибе, их у нас полно…
– Она варила приворотное зелье?
– Да, вроде того…
– Не понимаю… Вы-то куда смотрели? Вы ведь должны были как-то реагировать? Ну, не знаю, вы же могли…
Она хлопнула ладонью по столу:
– Вы здесь не жили, и вам не понять, что мы тогда думали! Вам никогда не понять…
Я поглядел в окно на волнистую линию зеленеющих холмов и представил себе во плоти создание с тех рисунков углем – с длинными вьющимися волосами, нефритовыми глазами, округлой грудью… Такая и впрямь могла опоить мужчин своими дьявольскими снадобьями.
– А Венсан?
Одетта набрала побольше воздуха в свои изношенные легкие:
– Потом мы узнали от полицейских, что мать его заставляла подсматривать за тем, как она блудит… К потолку ее спальни было приделано кривое зеркало – знаете, вроде тех, какие бывают на ярмарках? – и тела в нем этак… зыбились… Представляете?
Я кивнул.
– И еще там, в спальне, стоял большой шкаф, в котором она запирала малыша, перед тем как затащить в постель очередного парня. А в дверце шкафа была дыра… только она была проделана слишком высоко, ребенок до нее не доставал… зачем это понадобилось – непонятно, предположили, что мальчик должен был видеть через дырку отражение матери в этом странном зеркале… А по… потом…
Воспоминания причиняли старушке такую боль, что язык у нее порой заплетался. Я снова крепко сжал ее руки:
– Не спешите, Одетта. Рассказывайте не торопясь…
– После каждого… каждого соития она… резала себе грудь ножом… Чертила там крест – словно делала зарубку… И еще, говорили, она попросила… перевязать ей трубы, чтобы… чтобы никогда больше не беременеть…
Перевязанные трубы. Татуировка, изображающая узел… Я понял, что у Одетты не осталось сил, она не доведет рассказ до конца, и подхватил нить разговора:
– Кажется, я понимаю, для чего ей понадобилось кривое зеркало. Хотите знать зачем?
Она подняла ко мне опечаленное лицо и медленно кивнула.
– Мать хотела показывать сыну всего лишь свое отражение, просто картинку. Возможно, чтобы ребенок почувствовал: там, в постели, «священнодействует» не она, там нет ее души – только плотская оболочка. Чтобы сын понял: тело не более чем орудие… А зеркало к тому же делало его еще менее материальным, сплющивало, деформировало, отчуждая от его обладательницы, отделяя плоть от духа… Я думаю, что Венсан так это и воспринимал и не таил обиды на мать… Даже не просто думаю – уверен…
Старушка медленно, хрипло выдохнула. Меня и самого эта история забрала за живое, взволновала, встряхнула.
Я налил нам еще по стакану воды. Одетта выпила свой большими, шумными глотками.
– Так вот, – почти шепотом продолжил я, – Венсан рос с матерью, у которой случались припадки безумия и которая заманивала мужчин… А в деревне как ему жилось? Что за детство было у него здесь, в Белой Трубе?
Она крепко держала пустой стакан, обхватив его ладонями.
– Между этими двоими и всей остальной деревней как будто стена отвращения выросла. Женщины ненавидели мать, их дети ненавидели Венсана, хотя никто его толком не знал… Мальчик был очень одинок, ему не с кем было поговорить, он постоянно сидел взаперти… рядом с этой… помешанной. Мне кажется, он… он заботился о матери, когда она сама не могла о себе позаботиться… Часто видели, как он приносил дрова из леса или шел за молоком и хлебом в соседнюю деревню…
– В Вейрон?
– Да, в Вейрон… Венсан прожил здесь четыре или пять лет, и все эти годы его постоянно обижали, над ним насмехались, его обзывали – Сатанинским глазом, Жаном д’Арком. В начальной школе Вейрона или в автобусе, который возил его в гренобльский коллеж, он был для всех либо сыном психованной, либо… шлюхиным сыном… Каждый вечер он, плача, переходил эту дорогу и под градом оскорблений поднимался на холм… Но, понимаете… Я ведь… я ничем не отличалась от других… Я и сама их ненавидела за то… – она затуманенными глазами поглядела на фотографию мужа, – за то, что они у меня украли…
Одетта встала и замерла у окна, устремив взгляд на изумрудную зелень.
– И вот наступил тысяча девятьсот восьмидесятый год, – подсказал я, присоединившись к ней. – Венсану пятнадцать лет. Что тогда произошло и чем все это закончилось?
Холод воспоминаний пронизывал старушку до костей, и она, вся дрожа, обхватила себя руками.
– Плохо все это закончилось, очень плохо… Мы… пообещали тогда больше никогда… ни с кем об этом не говорить… Нам надо было забыть… забыть плохое…
– Ничего нельзя забыть. Сколько ни старайся, все останется погребенным здесь, внутри…
Она посмотрела в глаза моему отражению в оконном стекле.
– Как-то вечером помешанная прибежала вся в слезах. Она рыдала и кричала, что ее сын пропал, что Венсан пошел… пошел в Вейрон за покупками… и не вернулся. Видели бы вы, как она колотилась в наши двери! Только никто не открыл, и мы даже…
– Смеялись ей в лицо?
– Можно сказать и так… Жара, помню, была страшная, воздух раскалился… Вот примерно как сейчас, с тех пор такого душного лета и не помню… Так вот, она тогда побежала искать мальчишку по холмам, потом в лес… А ведь уже стемнело, и гром гремел вовсю – гроза надвигалась… Наши мужчины не хотели пускать ее туда, говорили, что сами найдут мальчика, но все женщины встали стеной… Еще чего – помогать ей! Пусть кто хочет – помогает, только не они! О том, что будет с Венсаном, никто даже и не думал, все были слишком злы на эту бабу…