– Власть цесарская от Бога, и только перед ним нам ответ и держать. И не вам, простым смертным, царевне Царьгородской указывать. И ошибаешься ты, дьяк, если думаешь, что только о себе печалуюсь. Русь мне родина теперь. Хочу я детям моим державу сильную и единую передать.
– Детям твоим, княгиня Софья… – задумчиво проговорил Курицын, – значит, детям твоим… Ивана Молодого ты похоронила, княгиня, это я знаю, хоть и доказать не могу, – констатировал он, и в голосе его зазвучали угрожающие нотки, – но Византии проклятой на нашей земле тебе не возродить!
– Ошибаешься ты, если думаешь, что моя это воля, – не скрываясь, заговорила Софья, карты на стол были уже выложены, и играть дальше не имело смысла. – Это воля Господа нашего! Али забыл ты, кем Русь была крещена, кто спас ее от пламени адского и веру истинную принес?! Византия одна веру истинную хранила, но пришел черед Руси, от моей родины веру свою получившей, огонь нести. Старина ваша никому не нужна, ее и нет вовсе. Государство сказками такими жить не будет, чтобы другие народы преклонялись, другая сила нужна. У вас нет прошлого, а у Византии тысячелетия за плечами!
– У нас есть прошлое, и оно не византийскими змеями наплеванное, – четко проговорил Курицын, – и про то, что ты Русь детям своим оставишь, великая княгиня, это сказка быстро сказывается, да только дело за ней не всегда успевает.
И уже напоследок в первый раз уставил холодный взгляд немигающих глаз на Софью и медленно, четко проговаривая, словно гвозди забивая, выдал напоследок:
– Совсем запамятовал, матушка княгиня, может, вам это и неинтересно вовсе, да только что подписал я приказ отправить дворянского сына Щавея Скрябина к князю Семену Бельскому в Ржеву. Заскучал молодец в свите наследника нашего, вот и решили мы его на дело ратное отправить. И пока я жив, государыня, ваших друзей в свите Ивана Молодого и следа не будет, на том и порешим, княгиня…
Кровь отхлынула от лица Софьи, а Курицын почтительно поклонился и не торопясь отправился восвояси. Великая княгиня дождалась, пока за думным дьяком захлопнется входная дверь, вскочила и в бессильной ярости заходила по палате. Потом успокоилась, присела. Ну что ж, подумала она про себя, если она и проиграла, то не все потеряно. Софья умела ждать, настанет день, и придет ваш черед. Рано радуетесь, Федор Васильевич! Она знала, что месть – такое блюдо, которое надо есть холодным. Терпения и хладнокровия наследнице Палеологов было не занимать.
«Пока ты жив!!! Да только посмотрим, насколько тебя хватит! И на твоего змееныша найдется управа. Ad mortem, дьяк, не на жизнь, а на смерть!!!» – думала и словно произносила безмолвную клятву. «Ad mortem, Федор Курицын, аd mortem, проклятая Елена, аd mortem, Иван Молодой, аd mortem, Патрикеев…» – стучало в ее голове. Она перечисляла с удивительным хладнокровием имена своих врагов, словно забивала гвозди в крышки их еще несуществующих гробов.
Память вернула ее в детство. Маленькая девочка, одиноко бродящая по пустынным и холодным залам Ватикана. Презрительные взгляды, многозначительные усмешки вокруг, понимающие кивки в ее сторону: и это наследница Византии. Sic transit gloria mundi! Она и ее семья – нищие, бесконечно просящие подаяния Сикста IV. Каждый день – унижение, каждый день – безмолвное страдание в глазах преждевременно состарившегося отца. Бесконечно лгать, изворачиваться, лицемерить, чтобы выжить. Наследники – без престола, императоры – без империи, дети – без родины. И каждый день она должна была отрекаться от всего, что дорого. Перед глазами встали суровые стальные глаза кардинала Виссариона:
– Греческая вера – заблуждение, – говорил, словно стегал плеткой, он. – Византия была наказана за отступление от истинной кафолической веры. Ты должна стать орудием истребления последних островков векового заблуждения и раскола. В единстве – сила христианства, а Папа Римский – нерушимый оплот нашей веры.
И она отказывалась, клялась, молилась по-новому, перечеркивала все, что было дорого дедам и прадедам. Нет, гордость Палеологов не умерла в той маленькой девочке, но каждый день становился новым испытанием. Нет, она не забыла попытку Виссариона выдать ее за Федерико, сына всесильного маркиза Лодовико III Гонзаго де Мантуи. Когда сначала засияла чудесным лучиком надежда освобождения. У нее наконец появится дом, хоть маленькое, но королевство, и она будет богата и сильна! Она вспомнила визит Лодовико с сыном. Тогда Федерико показался ей принцем из сказки. Тем тяжелее было разочарование. До сих пор слово в слово, по памяти, она могла воспроизвести письмо, в котором в самой учтивой форме был выражен отказ. Банкиры маркиза навели справки, и, как только узнали о бедственном положении семьи, ее отвергли, как нищенку, выкинули, как ненужную ветошь. А через месяц Федерико был помолвлен с Маргаритой Баварской, настолько же некрасивой, насколько богатой. Следующим от нее отказалась правящая на Кипре семья Лузиньян. Тогда ей казалось, что темная, всепоглощающая тьма всемогущим пологом опустилась на ее жизнь и нет ей спасения.
И только в момент самой черной, давящей безнадежности явилось избавление. Этим освобождением для нее стало решение следующего Папы организовать новый Крестовый поход против турок. Чтобы привлечь к этому походу набиравшее силу Московское княжество, решено было выдать ее за вдовствующего князя Московского. Тогда она готова была на все. Поклялась обратить Русь в новую веру и сделать все, чтобы Иван принял участие в Крестовом походе, только бы уехать из постылой Италии, избавиться от мучительного, сжигавшего ее, словно на медленном огне, позора.
Поэтому ошибался Курицын, ошибались бояре. Она – не чужеземка. Чужеземцем может быть тот, у кого есть дорога назад. У нее дороги назад не было! Теперь это была ее страна, страна ее детей. Династия Палеологов продолжится здесь, в этом лесном и оставленном всеми краю. Видела она то, что в изнывающей под зноем богатства Италии не видели. Видела она силу немереную, видела землю без конца и без края и богатство лесных задворков Европы, которое никому не снилось. И, главное, видела власть, которой никаких преград не поставлено! В борьбу она вступила лютую, и пощады никому не будет. Она прекрасно знала цену ошибки, но лучше было сражаться здесь, чем прозябать в ожидании подачек в Ватикане. Зоя Палеолог ни о чем не жалела. Она была готова бороться за свое место под солнцем всеми возможными и невозможными средствами. Она была единственной наследницей Византии. И что бы ни говорили бояре, она – единственная! Она была в этом уверена. И Василий будет Великим князем, и не только. Он станет царем-цесарем, и род Палеологов, и тысячелетняя история Римской империи продолжится, она была в этом уверена.
Ясная и безжалостная идея огненным прочерком промелькнула в мозгу. Княгиня истово перекрестилась, словно испугавшись собственных мыслей. Но идея не отпускала. Софья закрыла глаза, и суровая складка пролегла по лбу. Прошептала: «Я обязана победить! Другого выхода нет, я обязана победить!» Выпрямилась и подняла голову. Наследница Палеологов приняла решение и твердо знала, что на этот раз она не отступит. На всю жизнь она запомнила уроки своего отца: «Властью, моя дорогая, не делятся. Ты должна разделять твоих врагов, но властвовать безраздельно». И Зоя Палеолог не собиралась ни с кем делиться…