Шарлотта была так рада за нее, что с трудом удержалась от слов неодобрения, хотя подобный наряд был здесь несколько неуместен и вряд ли приемлем.
Джек шел в двух шагах позади, как всегда безукоризненно одетый; ему, по всей видимости, теперь несколько проще было расплачиваться по счетам от портных. И еще в нем появилась какая-то новая уверенность в себе, выросшая не только из одного его внешнего очарования и желания всем нравиться, но основанная на некоем внутреннем ощущении счастья и покоя, которое не требовало ничьего одобрения. Шарлотта сперва решила, что это отражение его отношений с Эмили. Но потом, как только он заговорил, она поняла, что это ощущение в нем гораздо глубже; оно означало, что он нашел цель в жизни, и эта внутренняя уверенность так и подсвечивала его изнутри.
Он поцеловал Шарлотту в щеку.
– Я встречался с членами парламентской фракции, и, думаю, они примут меня в качестве кандидата в депутаты! – сообщил он, широко улыбаясь. – Как только будут назначены очередные дополнительные выборы, я выставлю свою кандидатуру.
– Поздравляю! – сказала Шарлотта. При этом у нее внутри образовалось нечто вроде огромного пузыря, наполненного счастливыми предвкушениями. – Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы помочь тебе победить. – Она посмотрела на Эмили и заметила на ее лице выражение глубокого удовлетворения и удовольствия, а в глазах ее сияла гордость. – Абсолютно все! Я даже готова прикусить себе язык – в качестве последнего средства содействия. А теперь пора ехать на похороны Эймоса Линдси. Думаю, это будет частью нашего дела. Не знаю почему, но я уверена, что его смерть связана со смертью Клеменси.
– Конечно, – согласилась с нею Эмили. – Все иные предположения просто не имеют никакого смысла. Их наверняка убил один и тот же человек. И я по-прежнему думаю, что это из-за политики. Клеменси слишком многих гладила против шерсти. Чем больше я расследую то, чем она занималась и планировала сделать, тем больше я понимаю, насколько решительно она была настроена и как много людей могло оказаться с запачканными репутациями и опозоренными, будучи уличены в получении этих и в самом деле очень грязных денег. Ты уверена, что сестры Уорлингэм не знали, чем она занимается?
– Да, они ничего об этом не знали, – подтвердила Шарлотта. – Не думаю, что она им говорила. Но Селеста – гораздо более умелая актриса, чем Анжелина, которую лично я с трудом могу представить себе виновной; она такая простодушная, ее видно насквозь. Она такая… не от мира сего. И совершенно безвредная и бесполезная. Не думаю, чтобы у нее хватило решимости или хладнокровия спланировать и осуществить эти поджоги.
– Но у Селесты могло бы хватить, – настаивала на своем Эмили. – В конце-то концов, они могли потерять гораздо больше, чем кто-либо еще.
– За исключением Шоу, – заметил Джек. – Клеменси раздавала деньги Уорлингэмов налево и направо. Так уж вышло, что она еще до смерти успела раздать все свою долю наследства. Правда, в этом мы полагаемся только на слова Шоу, он один знал про это. А он вполне мог задуматься о том, что она делает, и убить ее, чтобы остановить эту раздачу, пока там еще что-то оставалось. И только потом понять, что опоздал.
Шарлотта повернулась и посмотрела на него. Это была чрезвычайно неприятная мысль, которая до сего момента не приходила ей в голову, но отрицать подобную возможность было нельзя. Никто другой не знал, чем занималась Клеменси; и они располагали только заверениями Шоу, что он знал об этом с самого начала. А если нет? А если он обнаружил это только за пару дней до гибели Клеменси и именно это открытие, внезапно сделанное им, поставило перед возможной перспективой утратить свое чрезвычайно комфортабельное положение как в финансовом, так и, несомненно, в социальном плане, если бы эта информации стала достоянием публики. И в самом деле, весьма весомое основание для убийства.
Шарлотта ничего не сказала, но ощутила, как внутри у нее все болезненно сжалось и заледенело.
– Извини, – тихо и мягко сказал Джек. – Но это тоже не следует упускать из виду.
Шарлотта проглотила образовавшийся в горле комок. Перед ее внутренним взором тут же возникло лицо Шоу – честное, сильное, напряженное. Ее очень удивило, насколько неприятной, болезненной оказалась эта мысль.
– Грейси едет с нами. – Она отвернулась от них и посмотрела в сторону двери, словно предстоящая поездка была очень важным делом и требовала особых забот. – Думаю, она это заслужила.
– Конечно, – согласилась Эмили. – Хотелось бы, конечно, еще что-то разузнать, однако единственное, на что лично я могу рассчитывать, это на собственный инстинкт. Хотя, безусловно, мы будем иметь возможность задать несколько нужных вопросов попозже, во время поминального обеда. Тебя пригласили?
– Наверное. – Шарлотта вспомнила о приглашении Шоу и о его желании непременно видеть ее там – единственного человека, с кем он мог говорить откровенно. И тут же отбросила эту мысль прочь. – Поехали, а не то опоздаем!
Похороны стали достаточно ярким и многолюдным событием; на них собралось более двух сотен людей, набившихся в маленькую церковь и выстоявших официальную, крайне велеречивую службу, которую вел Клитридж. Только органная музыка звучала безупречно, наплывая на толпу торжественно и благочестиво опущенных голов густыми трепещущими волнами, охватывая всех приятным ощущением мгновенной общности. Все дружно подпевали органу. Сквозь высокие витражи пробивались лучи солнца, украшая внутренность церкви роскошными разноцветными узорами, подобными драгоценным камням, освещая пол и напряженные спины и склоненные головы всех оттенков черного.
Выходя из церкви, Шарлотта заметила мужчину необычной внешности, сидевшего в задней части нефа. Он высоко поднял подбородок и, кажется, больше интересовался узорами на потолке, чем остальными присутствующими. И дело было вовсе не в том, что черты его лица были какими-то особенно выдающимися, но умный и веселый взгляд казался здесь и сейчас совершенно неуместным. Волосы у него были яростно-рыжего оттенка, и хотя он сидел, было заметно, что он очень худощав и изящен. Шарлотта, несомненно, никогда раньше его не видела, поэтому замедлила шаг, снедаемая любопытством.
– Вас что-то обеспокоило, мадам? – спросил он, внезапно резко оборачиваясь. В голосе его явственно слышался ирландский акцент.
Она с трудом собралась с мыслями и ответила даже с некоторым апломбом:
– Ни в малейшей степени, сэр. Любого человека, столь интересующегося небесами, следует предоставить самому себе, его собственным размышлениям и созерцаниям…
– Я вовсе не небесами интересовался, мадам! – возмущенно ответил он. – А потолком! Это потолок привлек мое внимание. – Тут до него дошло, что она понимает это так же отлично, как и он сам, и что она просто намеренно его дразнит. Лицо мужчины расплылось в чарующей улыбке.
– Джордж Бернард Шоу, мадам. Я был другом Эймоса Линдси. Вы тоже?
– Да, была. – Она немного приврала. – И мне очень жаль, что он ушел от нас.
– Мне тоже. – Он разом стал очень серьезен. – Печальная и глупая потеря.