Девушка страшно побледнела – лицо ее стало белым как мел – и вся затряслась.
– Не делайте этава, мисс, пжалста! Прашу вас, не выбрасывайте нас на улицу! Ма ить памрет, если акажится на улице! И я, и Эллис, и Бекки – нам ить придется тада в дом для бедных иттить. Пжалста, ни нада! Мы ж ничиго такова ни сделали, чесно, ничиго! Мы платим за жилье, клянуся вам!
– Я вовсе не хочу вас выселять. – Шарлотта была ошеломлена. – Я просто хочу заставить того, кто этим владеет, привести дом в нормальное состояние, чтобы в нем можно было жить!
Девушка недоверчиво уставилась на нее.
– Чево эта вы хотите сказать? Ежели мы будим вазникать, шум падымать, нас выкинут. Тут пално других, каторые тока радехоньки будут сюда въехать – а нам надо будет убирацца куда падальше, а там будит ищще хуже. Пжалста, мисс, ни нада!
– Еще хуже? – медленно повторила Шарлотта. – Но он же обязан сделать так, чтобы здесь можно было жить! По крайней мере, здесь должна быть вода и канализация. Ничего удивительного, что ваша мать болеет…
– Ей станит лучше́е! Нада тока, чтоб она малехо поспала. У нас тут все харашо, мисс. Лучши аставьти все как есь.
– Но если…
– Тада с нами будит так жи, как с Бесси Джонс! Ана пжалавалась и теперь пирибралась в раён Сент-Джайлз, а там у ней тока угол, ничё больши. Аставьти все как есть, пжалста, мисс!
Ее страх был настолько ощутим, что Шарлотте ничего другого не оставалось, как только пообещать ничего никому не говорить, поклясться в этом в присутствии Мэтью Олифанта и уйти, дрожа всем телом и ощущая подступающую к горлу тошноту, а еще и злость, такую злость, от которой до боли сжимались и напрягались все мышцы тела.
– Завтра я отвезу вас в Сент-Джайлз, – тихо сказал Олифант, когда они снова выбрались на здешнюю главную улицу. – Если вы хотите, конечно.
– Хочу! – ответила Шарлотта без малейших колебаний. Если бы у нее было время подумать над этим, то, возможно, она утратила бы всю свою решимость. – Вы тоже там бывали, вместе с Клеменси? – спросила она уже более спокойным тоном, пытаясь представить себе эту поездку, которую ей самой теперь предстояло повторить, а еще думая о том, какие душевные страдания должна была испытывать Клеменси, видя картины, подобные той, которую они сами только что наблюдали. – Надо думать, она была очень огорчена и расстроена увиденным?
Священник обернулся к ней, и его лицо осветилось странным внутренним светом при этом воспоминании, так что, несмотря на унылость, даже мрачность этих воспоминаний, на нем проступила некая красота, продолжавшая согревать его и сиять в памяти, пока он не вернулся к холоду и тьме, царившим на этой улице, о которых, кажется, на время забыл.
– Да… мы сюда приезжали, – ответил он с явно слышимой теплотой в голосе. – И в район Сент-Джайлз тоже ездили – это к востоку отсюда, ближе к Майл-Энду и Уайтчепелу… – С таким же восхищением он мог бы говорить о колоннах на развалинах Исфахана или о Шелковом пути, ведущем в Самарканд, – так нежно звучали в его устах эти названия.
Шарлотта колебалась лишь мгновение, потом сразу бросилась вперед, не обращая внимания на то, что ей вдруг открылось.
– В таком случае вы можете мне сказать, куда она ездила в последний раз?
– Если бы мог, миссис Питт, я бы уже это вам сообщил, – мрачно сказал Олифант, розовея лицом. – Я знаю лишь общее направление ее расследований, потому что не был с нею, когда она нашла Бесси Джонс. Мне известно только, что она ее нашла, потому что сама мне потом об этом рассказала. Мне ужасно жаль, клянусь Господом, что меня с нею тогда не было. – Он старался скрыть свою боль и почти преуспел в этом. – Может быть, мне тогда удалось бы ее спасти. – Его голос сорвался, и он закончил фразу хрипло и почти неразборчиво.
Шарлотта не могла с этим согласиться, хотя, возможно, к тому времени Клеменси уже успела перепугать хозяев этой недвижимости, чья жадность была настолько непреодолимой, что заставила их погубить бедную женщину.
Олифант отвернулся, стараясь взять себя в руки.
– Но если вы хотите туда поехать, я попытаюсь вам помочь. Если вы понимаете, какой это риск. Если мы найдем это место… – Он замолчал; заканчивать фразу не требовалось.
– Вы боитесь? – спросила она. Это прозвучало вовсе не как вызов, потому что она была уверена, что он не боится. Мэтью был взбудоражен от собственных переживаний, они его чуть ли не доконали, но тем не менее страха там не было; злость была, жалость, возмущение, чувство утраты, – но не страх.
Священник снова повернулся к ней, и его лицо стало почти красивым, так он был воодушевлен.
– Вы хотите продолжать дело, которым занималась Клеменси, миссис Питт. И я думаю, даже более того, – вы хотите выяснить, кто ее убил, и выставить их на всеобщее обозрение. Я тоже этого хочу.
Она не ответила, в этом не было никакой необходимости. Ей удалось мельком уловить признаки того, как он уважал и любил Клеменси. Он бы никогда не заговорил об этом; она все-таки была замужняя женщина, старше его, занимала более высокое общественное положение… Ничего, кроме дружбы, между ними было не возможно. Но это никак не повлияло на его чувства и никак не уменьшило огромность его утраты.
Шарлотта улыбнулась Олифанту вежливо, словно это был обычный знакомый, и поблагодарила его за помощь. Они с Грейси были весьма ему признательны.
Шарлотта, естественно, рассказала Питту, чем занималась, что намерена делать дальше и с какой целью. Она могла бы избежать этого разговора, если бы Веспасия не отвезла детей к Кэролайн, но их отсутствие следовало как-то объяснить, а она была не в том настроении, чтобы отделываться экивоками.
Шарлотта не сказала мужу, в какое именно место направляется, потому что предыдущий жизненный опыт ничего не мог ей подсказать, так что она и сама не могла предвидеть, где может оказаться в последующие пару дней. Персиваль повезет ее, Олифанта и Грейси по разным улицам, все более узким, все более вонючим, по следам несчастной Бесси Джонс. Грейси может оказать ей неоценимую помощь, потому что бывала раньше в подобных местах и знала то отчаяние, которое заставляет разных людей, и мужчин, и женщин, скорее смириться с таким обращением, чем потерять последнюю слабую надежду обрести наконец крышу над головой, пусть убогую, и быть выброшенными на улицу, чтобы ютиться в подворотнях, трясясь от холода, мокнуть под дождем и подвергаться опасности случайного насилия.
В конечном итоге, после полудня третьего дня поисков, они нашли Бесси Джонс, как это до них удалось сделать Клеменси Шоу. Это было в самом сердце района Майл-Энд, рядом с Уайтчепел-роуд. Там оказалось необычно много полицейских.
Бесси сидела, скрючившись, в углу маленькой комнаты – не более чем двенадцать футов на шестнадцать, – в которой обитали три семьи, по одной в каждом углу. Всего там было шестнадцать человек, включая двоих младенцев, которых матери держали на руках и которые беспрерывно кричали и плакали. У одной стены стояла почерневшая пузатая кухонная плита, но ее еще не топили. Тут же стояли два ведра для естественных надобностей, но рядом не было никакого слива, куда можно было бы их опорожнить, если не считать помойки во дворе, переполненной и воняющей на всю округу. Этот гнусный запах заполнял весь воздух вокруг, застревал в глотке, прилипал к одежде, к волосам, к коже. Проточной воды поблизости не было. Воду для мытья, готовки и питья нужно было таскать ведром из водоразборной колонки, расположенной в трех сотнях ярдов вверх по улице.