Петрич обошел его, зашагал дальше. Да, он таков: груб, требователен и безжалостен, особенно к молодым специалистам, которых презирает и не считает нужным скрывать это. Потерпевших не любит, они ему мешают и раздражают. Но есть у него сильная сторона – мозги.
– Послушайте… – кинулся вдогонку Заваров. – Раз вы здесь, дело сдвинулось?.. А?.. Вы напали на след?.. Ну, скажите хоть что-нибудь… Пожалуйста! Вы меня слышите?..
Нашел, у кого просить! Петрич к этому времени сбегал по лестнице, не соизволив оглянуться ни разу. Бедняга Заваров упал корпусом на перила и чуть не плакал, Виталий по натуре добрее, мимоходом бросил:
– Извините, порадовать вас нечем.
Он чувствовал на себе отчаянный взгляд Заварова, но, как и Петрич, больше не оглянулся, трудно смотреть в глаза человеку, который ждет от тебя чуда. Догнал он Петрича внизу. Идя мимо кабинета Ларисы, куда раньше Виталий непременно забегал, он заметил полоску света под дверью.
– Там ребята… – кивком головы указал на дверь кабинета. – Возьмете их с собой?
Петрич ни полслова – это и был ответ. Черт, не человек, а большая биомасса невоспитанности.
– Это же Заваров. У вас проблемы могут возникнуть… – предупредил Виталий.
– Плевал я на проблемы от Заваровых. – А вот охранник подвернулся Петричу на свою беду, он налетел на парня: – Почему посторонние в здании?
– Да он сам… – разволновался охранник. – Я останавливал его…
– Инструкций не знаете? – рычал Петрич. – Завтра будете объясняться.
Сели в машину. А погода – истинная дрянь, то льет, то моросит.
* * *
Выскочив из многоэтажки, Валя задержалась на пороге под навесом. Темно, народу – никого. Осеннее ненастье загнало людей в квартиры, а всего-то половина десятого. Хотя что такое непогода для Валюши?
– Е-рун-да, – произнесла она вслух, улыбаясь и накидывая на голову капюшон куртки.
Сумка тяжеловата, в ней двухлитровый термос с кофе, бутерброды, сделанные ее руками, каждый завернут в фольгу. Жаль, пирожки съел папин друг, удивительно прожорливый тип, правда, папа ему помог, а Валюша не для них пекла. Там осталось штук пять, пусть уж доедают. Сумку повесила девушка на плечо и придерживала руками, чтоб та не соскользнула, особенно когда перепрыгивала через лужи.
Мама встала на дыбы, мол, куда на ночь глядя, не сметь! О, боже, что Валюша несла в оправдание! Нет-нет, доводы привела убедительные: ей необходимо лично присутствовать на работе (пока бесплатной), чтобы понять методику поимки особо опасного преступника, разработанную самим Петричем. Валя спит и видит себя следователем с большой буквы, а не какой-то там бездарью наподобие некоторых. Все сказанное – чистейшая правда, а стыдно. Дело в том, что, говоря правду, она обманула – вот такой парадокс. Несется Валя в ночь, потому что… Да, там – он! Не Петрич, конечно.
А здесь – дождь пошел. Вот так сразу хлынул дождище и такой холодный, как горная река. Нет, Валю не завернуть назад, не помешать увидеться с ним. Кофе, бутерброды, косметика, прическа, одежда – все для него. Совершенно случайно Валя узнала, что он решил провести ночь в компании следователей.
Ей позвонили, и доброжелательный, глухой голос в трубке намекнул: неплохо бы кофейку привезти ему, ну и всем остальным, пострадавшим от диктата Петрича. Это означает, что будущие коллеги догадываются, по кому она страдает. Тем не менее слава Петричу, который сам сутками не спит, когда ловит убийц, и другим не дает!
– Проклятый дождь! – проговорила Валя, доставая зонт и нажимая на кнопку. – Я мокрой курицей стану…
Купол вылетел вмиг, теперь нужно добраться до проезжей части. Пройдя довольно большой двор, у выхода на улицу девушка не смогла преодолеть препятствие – бурлящий поток воды. Наверняка, помимо дождя, еще и трубы где-то прорвало, у нас же без этого стихий не бывает.
Неожиданно в стороне пыхнули фары, подъехала машина и остановилась вплотную к низенькому бордюру, как будто специально поджидала именно Валюшу. Водитель изнутри открыл дверцу. Да разве она больная, чтоб садиться в незнакомую машину? Вот-вот такси подъедет.
– Нет-нет, спасибо, – отказалась Валя, попятившись. – За мной приедут… я тут жду… До свидания.
– Садись, Валенсия, – услышала она бодрый голос.
Разумеется, после этого девушка сложила зонт, забралась в салон, и, поставив сумку на колени, радостно рассмеялась:
– Как же мне повезло!..
* * *
Заложив руки в карманы брюк, Петрич бесстрастно рассматривал двух мужиков в обезьяннике. Один валялся на полу, словно мертвец. Мертвец храпеть не будет, стало быть, задержанный нализался до такой степени, что ему нипочем отсутствие кровати, полицейский участок и громкие звуки. Второй тип ходил от решетки к противоположной стене и обратно. Ему лет сорок, он здоровый, крепкий, изрядно побитый, оттого злой. Дойдя до противоположной стены, он ударял ее кулаком и шел назад, недобро сверкая глазами. Решетку, правда, не молотил, но стене доставалось. А капитан с красной мордой и сонно-безразличными глазами бассет-хаунда докладывал, стоя рядом с Петричем:
– Лежачий пытался изнасиловать женщину, его взяли, когда он повалил ее на землю и… сверху пристраивался. Второй бил женщину…
– Свою бил, – свирепо уточнил мужчина в обезьяннике, выставив указательный палец. – Моя баба, что хочу, то и делаю с ней.
– Поговори мне, поговори! – угрожающе прикрикнул кэп.
– Я б поговорил с тобой, – прорычал в ответ задержанный. – Наедине и не здесь я б… хорошо поговорил бы с тобой.
– При задержании оказал сопротивление, – дополнил кэп, тем самым оправдывая применение ответной силы, отпечатанной на лице задержанного.
Петрич, как золотая рыбка из сказки Пушкина, которая ничего не сказала старику, а хвостиком вильнула и уплыла в синее море, развернулся и двинул к выходу. Кэп засеменил за ним, оглядываясь на Виталия с немым вопросом: чего это он? Но дураку объяснять, что он дурак, дело бесперспективное, даже если он тебя об этом очень сильно просит, все равно не стоит.
– Где потерпевшие? – бросил через плечо Петрич.
– Заявления пишут, – подскочил к нему кэп.
Обе не писали, а стояли, опираясь спинами о стойку, на которой как раз катают кляузы. Увидев, что к ним направился крупный и важный мужчина лет пятидесяти, женщины невольно вытянулись в струнку.
– Заявление написали? – подойдя к ним, спросил Петрич.
Яркая бабенка с разрисованным лицом и растрепанными волосами сообразила, что пришел начальник, и затрещала, широко жестикулируя:
– Какое заявление! Скажите вашему этому… – указала на капитана, – чтоб отдал мне моего мужика. Нет, напали, наручники надели, меня в каталажку засунули… Хамье!
Петрич скосил глаза на вторую, бледную моль, прикрывающую носовым платком глаз и скулу, следовательно, избивали эту, а не крикунью.