Он носил наруч из толстой кожи, пропитанной какой-то дрянью. Пасть наполнилась смрадом и горечью. Доминго чуть не стошнило. В детстве старшие щенята в шутку угостили его падалью. Мать спасла глупого сына, вызвав у него рвоту. Отец же поймал шутников и задал им славную трепку.
Сейчас он вспомнил о том случае.
– Ты его ранил?
– Не увер-рен.
Вонючка, крутанувшись ужом, вывернулся. Оба вскочили. Последовал молниеносный обмен ударами. Правая нога едва слушалась: Доминго схлопотал болезненный пинок в бедро. Мышцу скрутила судорога. Левый глаз заплыл – кулак вонючки бил без промаха. Но и сам вонючка неуклюже кособочился, дыша хрипло, с присвистом.
Похоже, у него была сломана пара ребер.
Страх, ярость, возбуждение – ничего такого, чем обычно пахнет боец, Доминго по-прежнему не чуял. Словно вонючка не бился насмерть, а выполнял тяжелую, нужную, но довольно скучную работу. В том, что с моста уйдет только один из них, псоглавец не сомневался.
И напал первым, пока враг не отдышался.
Нога подвернулась. Он с размаху впечатался в вонючку плечом. Сцепившись, оба упали. Доминго рычал, рвал тупыми когтями одежду, силился добраться зубами до горла. Он забыл себя: от опытного солдата осталась лишь дикая собака. Стервенея, двое катались по Рыбному мосту. Мир превратился в карусель, написанную кистью пьяницы-художника. Полотно местами треснуло, наружу торчат концы суровых ниток.
Вертится не пойми что…
Неизвестно, как Доминго удалось встать на колени. Вонючка застонал – первый звук, изданный им за все время драки – когда псоглавец с ревом сгреб врага в охапку, поднатужился и швырнул, как тюк тряпья, на перила моста. Источенное жучками дерево не выдержало, сломавшись с громким треском. Камнем вонючка рухнул в канал.
Всплеск – и тишина воцарилась над водой.
– Утонул?
– Я ждал. Долго. Запаха больше не было.
Доминго сопел, вывалив длинный розовый язык. Рассказ утомил его больше, чем вчерашняя драка. Человеческая речь давалась псоглавцу дорогой ценой. Но он старался.
– Я виноват, – понурившись, выдавил сын Ворчака.
– Виноват, – ворчливо согласился капитан. – Ты позволил ему разорвать новенький мундир. И сбросил негодяя в канал. А должен был приволочь за шкирку ко мне. Или в Бдительный Приказ.
Псоглавец еле слышно, можно сказать, шепотом завыл.
– Только сплетен нам не хватало! Проклятая хомобестия убила безвинного прохожего! Доказывай потом, кто на кого напал… Отставить скулёж! Отец ударит, сын вылечит…
Любимая поговорка сама подвернулась на язык. Не имея реального смысла в большинстве случаев, она прекрасно действовала на подчиненных, как успокоительное. Капитан даже подумывал велеть белошвейкам вышить мудрость золотом на кумачовом полотнище – и вывесить над казармами.
– Готов понести наказание, – рявкнул Доминго, становясь во фрунт.
– И понесешь. Завтра явишься к сержанту Грымзе, доложишься. Будешь под его руководством заниматься строевой. В свободное время. Караулы – по расписанию. А на следующей неделе зайдешь ко мне. Будем затачивать щенка под волкодава. Чтоб в другой раз скрутил гаденыша в бараний рог и доставил в кутузку. Все ясно?
– Гхр-р…
Псоглавец не верил, что так легко отделался.
– Отвечай по уставу! Или строевой мало?
– Слушаюсь, капитан! Никак нет, капитан! Р-разрешите идти?
– Иди, – усмехнулся Штернблад.
Доминго уже открыл дверь, когда его остановил вопрос. Будто дротик, он без промаха угодил в спину псоглавца:
– Если твой вонючка остался жив… Сможешь его опознать?
– Нет, – ответил честный Доминго. – Не смогу. Ром, табак, чеснок. Все.
– А лицо? Лицо запомнил?
– Нет. Темно было. И башлык. Он в башлык кутался. А у меня… у нас плохая память на ваши лица. Пр-ростите, капитан.
* * *
– И что мне теперь прикажете делать?
Чучела отмалчивались. Воротил клюв феникс. Прятал глазки-пуговицы василиск. Потупился рогач-анталоп. Симплициссимус стыдливо заворачивал хвост петелькой. Головы химеры кивали друг на друга: змея – на льва, лев – на козу, а коза притворялась дурой.
Матиас Кручек сделал вид, что он тоже – чучело.
– Я так и знал! – ректор горестно воздел руки к потолку. – Я предвидел! Позапрошлой ночью мне снилось, что я ищу клад! Рою курган обувной щеткой… И вот – сбылось!
– В каком смысле? – не удержался любопытный теоретик.
Ректор уставился на него, словно на студента, желающего нахрапом сдать зачет по толкованию сновидений.
– В прямом, сударь! В наипрямейшем! Искать клад – к беде и скандалу. Щетка – к скорому скандалу! Ах, почему я не кинул зерна тмина через плечо! И вот – чудовищный инцидент. Да еще накануне ученого совета… Чего вы хотите, профессор? Чего добиваетесь?
Исидора Горгауз, сидевшая у двери, некоторое время молчала. Вот уж кто и впрямь походил на работу таксидермиста – казалось, из Горгульи вынули все, кроме каркаса, и изнутри набили пенькой. Каждую минуту она грозила оплыть бесформенной массой. Кручек старался не смотреть в ее сторону.
Уж лучше демон во плоти, чем это…
– Я хочу, – сказала профессор, – чтобы вы подали на меня донос в Тихий Трибунал.
– Сами! – взвился ректор. – Сами доносите, голубушка! А у меня других дел по горло!
Горгулья бесцветно улыбнулась.
– Сама я не могу. У меня нет доказательств. И свидетелей нет. Вы постарались, Хайме. В Трибунале мне не поверят. Запишут в сумасшедшие.
– Нет! Нет у вас свидетелей! И не будет!
– Чем вы их подкупили?
– Добрым словом! Оно, знаете ли, и свидетелю приятно! Не все выкованы из железа, как вы, голубушка…
Ректор и впрямь демонстрировал чудеса дипломатии. Если уговорить доцента молчать было легче легкого – Кручек не желал выносить сор из избы – то беседы с Марысей Альварес, а тем более, с гарпией, доставили Хайме Бриганту мало удовольствия.
Хотя, в сущности, ему дико повезло.
Студентка так и не догадалась, что ее удушье – результат незаконных действий профессора Горгауз. Марыся решила, что перенапряглась. С ней подобное случалось, особенно в период женских недомоганий. Перерасход маны, то да се – головная боль, вплоть до обморока, спазм в горле…
«Мы освобождаем вас от платы за обучение, – ласково сообщил девице ректор, поглаживая ее по плечу. – До конца бакалавратуры. Если вы решите учиться на магистра, мы вернемся к этому вопросу заново. Деточка, это недоразумение! Куратор хотела усложнить задачу для учащейся Келены Строфады. Накопление маны в природной стихии для крылатых… э-э… первокурсников имеет ряд нюансов. Вы же крайне невовремя… м-м… из благих намерений… Хорошо, что в итоге никто не пострадал. Вы понимаете меня?»