– Извне, – сказал малефик.
– Откуда вам это известно, сударь Мускулюс?
– Со слов гарпии. В частной беседе со мной она так объяснила природу паразита.
– Что значит – «извне»?
– Не знаю.
– Интересное дело, – резким движением друнгарий смешал изюм в кучу. Пасьянс, судя по его лицу, не удался. – Лекарство может стать ядом. Яд – лекарством. И в обоих случаях мы ничего, ровным счетом ничего не способны заметить. А значит, и предвосхитить. Выходит, их теперь двое?
Сон как ветром сдуло. Кушетка сделалась твердой. Местами выпятились неприятные бугры. От них заболело сперва седалище, а там и спина. Не стесняясь, Кручек плеснул в лицо из кубка. Ерунда, одежда высохнет. От воды пятен не остается.
«А от слов коронного друнгария?» – спросил кто-то, похожий на совесть.
– Двое? – задал вопрос доцент. – Кого вы имеете в виду?
– Гарпий, сударь. Гарпий и паразитов. В обоих случаях мы имеем дело с кем-то, способным загнать человека в гроб. Загадочным способом. Любого человека. Солдата, поэта. Вплоть до…
Он ткнул ножом в потолок. Затем растопырил пальцы свободной руки и приложил ладонь к затылку, убивая даже намек на двусмысленность.
– И никто, даже я и Серафим, не в силах предотвратить возможное покушение. Это противоестественно. Это опасно. Это наводит на размышления.
Антонин вновь принялся играть с изюмом. Руки его двигались неспешно, в движениях сквозила лень. Но изюминки, словно обретя душу, а вместе с ней – и страх, второпях строились по ранжиру.
– Допустим, гарпии для проникновения в запретную зону – лечит она или калечит – нужно произвести захват. Иллюзия атаки, пике, когти. В последний миг сворачиваем, то да се… Реальный фактор. Тут есть шанс обойтись опытными лучниками. Остановить на подлёте. Хотя мне кажется, что история с захватом – отвлекающий маневр. Что, если гарпии способны обойтись и без него? Паразиты ведь обходятся? – и вполне успешно. Вечный Странник! Необходимы факты, уйма фактов…
Солнце раздвинуло шторы, заглянув в кабинет. На полках брызнули искрами амулеты. Цепи, украшавшие стену, откликнулись золотыми сполохами. Хризантема из нефрита, подарок ла-лангского заклинателя, чем-то обязанного старцу, тихонько завела песню о добронравии.
– А фактов у нас с гулькин нос. Разумеется, его величество сдержит свои обещания. Если любимец короля выздоровеет, гарпия получит все, что запросила. Вплоть до магистерского диссертата. Сударь Кручек, не надо морщиться. Вырази гарпия желание продолжить обучение…
За все время друнгарий ни разу не назвал Келену по имени. Хотя, вне сомнений, прекрасно знал, как зовут обитательницу Строфадской резервации.
– …вы же и подпишете ей защитный лист, как председатель комиссии. Успеваемость не играет роли, когда речь идет о высочайшей милости.
– А профессор Горгауз? – спросил Кручек.
– Профессор Горгауз вряд ли продолжит работу с этим курсом. Возможно, профессор Горгауз оставит университет, занявшись частным преподаванием. Многие не осуждают ее. Кое-кто даже одобряет, втайне или явно. Но это ничего не меняет.
Хризантема сбилась на трудном пассаже и со стыдом умолкла.
– Я рад такой замене. Вы, безусловно, человек, заслуживающий доверия. И как куратор, и как гражданин. Не разочаровывайте меня. Сударь Мускулюс, теперь вы. Я поручаю вам наблюдать за гарпией в период ее обучения. Берите на заметку все. Слышите? – все. Неизвестно, какой пустяк даст нам шанс раскрыть тайну феномена ее племени. Ваши ежемесячные рапорты мне передаст секретарь. Адрес канцелярии, а также иные, полезные для вас сведенья находятся здесь…
На столик, рядом с блюдом, легла книжица в переплете из тончайшей кожи. Антонин не спрашивал. И не приказывал. Он уведомлял. Так управляются с изюминками, по воле случая принявшими облик людей.
– Далее…
Он оборвал монолог, с интересом разглядывая малефика. Тератолог был похож на дирижера, который обнаружил, что скрипач-солист вместо закономерной, отмеченной в нотах кантилены вдруг решил пройтись по сцене колесом.
– В доносители меня решили зачислить? – малефик встал. Мощный, кряжистый, Андреа держался за спинку стула, словно атлет, у которого отказали ноги. Лицо его налилось кровью. Казалось, он сейчас огреет стулом коронного друнгария, зная о последствиях и принимая на себя все будущие убытки. – В соглядатаи? Нет, сударь, моих рапортов вы не дождетесь. Уж извините за прямолинейность…
– Не извиню, – уведомил бунтаря Антонин. – Считайте, вы не говорили, я не слышал. Я полагал, сударь Мускулюс, что вы умнее, чем выглядите. Жаль, ошибся. Вы что, свихнулись? Не понимаете, что в случае отказа ваша жизнь может быть отягощена многими заботами? Думаете, если вы – ученик Просперо Кольрауна, так уже и сват императору? Я напомню, кто вы есть…
Он говорил, не повышая голоса. Не жестикулируя. Не трудясь снабдить речь интонациями, приличествующими моменту. Но солнце спряталось за шторы, и кабинет помрачнел.
– Антошенька, – вмешался лейб-малефактор. – Ты уж прости старика за прямоту, а? Отрока, я слышал, ты не извиняешь. Это правильно, молодой он. Горячий. А меня, убогого, прости, не побрезгуй. Вот как на духу… Не надо угрожать действительному члену лейб-малефициума в моем присутствии. Хорошо? Смотри, ты мне Царька перепугал. Цыпа-цыпа…
До сих пор старец молчал, не вмешиваясь. А когда заговорил, то стал удивительно похож на Мускулюса. Хотя, учитывая возраст, следовало сказать: Мускулюс стал похож на Нексуса. Плечистый богатырь и чахлый доходяга, простак и хитрец, мужчина в расцвете сил и дряхлый вредитель на пороге смерти – казалось бы, ничего общего.
А у Матиаса Кручека аж сердце дало сбой. Внезапное сходство этих двоих поразило доцента быстрей ножа в темной подворотне. Мелькнуло, сверкнув молнией, ударило под дых – и сгинуло.
Как не бывало.
– Твое дело, Серафим, – с равнодушием механизма кивнул друнгарий, опять принимаясь ворошить изюм. – Раньше ты был прагматичнее. И впрямь стареешь. Думается мне, что и от сударя Кручека я сочувствия не дождусь. Вон, какое пламя в очах… Чистенькие, благородненькие маги. На каждом грехов, что блох на собаке, а туда же! Нравственный императив с крылышками. Мораль на тонких ножках. А как дерьмо разгребать, так без нас, грязненьких, не гребется. Ладно, мэтры, за рапортами дело не станет. Желающие сыщутся. В очередь встанут! Вы же изучайте. Исследуйте. Оптом и в розницу, до чего дотянетесь! Помяните мое слово, пригодится. Когда от костра выходишь в кромешную ночь, все годится – палка, камень, мудрость, глупость…
По дороге домой Кручек много думал над словами друнгария. И ничего толком не надумал. Дома он заснул и видел костер, тьму вокруг, и крылатые силуэты во мраке, над головой.
Наверное, гарпии.
«Если псоглавец три ночи подряд воет на кладбище, глядя на ущербную луну, – услышал он голос тетушки Руфи, цитирующей записки Балтазара Кремня, – на этом погосте больше никогда не встают покойники.»