Посвящается семье Кроке: Марселю, Франсуа, Лорану, Северину и особенно Луи — шестнадцатилетнему партизану, с которым однажды летним вечером в Провансе мы разделили трапезу и стали друзьями.
12 июля 1942
Люк любил смотреть, как предзакатные солнечные лучи озаряют лаванду. Живые изгороди, что часовыми высились вокруг полей, темнели, становились мерцающе-изумрудными, а затем почти черными. Усыпанные галькой дорожки меж цветущих рядов размывались в тенях. Побеги лаванды — прямые и высокие — всегда завораживали Люка. А как притягивает взгляд яркая головка алого мака!.. Неудивительно, что художники летом так и стекаются в эти края… точнее, стекались — до того, как мир окончательно обезумел и взорвался грохотом бомб и треском ружей.
Молодая женщина рядом с Люком застегнула верхнюю пуговку поношенной блузки. Выбившиеся из прически рыжие пряди рассыпались по лицу, скрывая серо-зеленые глаза и гримаску раздражения.
— Что ты так притих? — спросила Катрина.
Люк вышел из задумчивости и виновато заморгал, понимая, что на миг забыл о своей спутнице.
— Прости, невольно залюбовался, — негромко ответил он.
Катрина обиженно посмотрела на него, поправляя одежду.
— Я бы предпочла, чтобы ты так говорил обо мне, а не о своих лавандовых полях!
Люк улыбнулся, чем лишь сильнее рассердил ее. Катрина только и думала, что о замужестве и детях — как все деревенские девушки. Она была хорошенькой и уступчивой — пожалуй, даже чересчур уступчивой, подумал Люк с легким уколом раскаяния. В его жизни хватало и иных женщин, но Катрина принимала его особенно страстно — потому что хотела большего. И вполне заслуживала большего — во всяком случае лучшего. Она знала, что Люк встречается с другими, однако же, в отличие от остальных, проявляла поразительную способность держать ревность в узде.
Он смахнул крошечные лиловые цветочки с волос подруги и наклонился поцеловать ее в шею.
— Ты пахнешь лавандой.
— Удивительно, что меня еще пчелы не жалят!.. Не удобнее было бы в кровати?
Она подводила к вопросу, которого Люк избегал. Пора идти. Он поднялся легким текучим движением и протянул руку Катрине.
— Я ведь тебе говорил, пчелам ты не нужна. Не веришь, у Лорана спроси. Им подавай пыльцу. — Молодой человек широким жестом обвел лавандовые поля. — Настала пора их ежегодного пира, они должны обслуживать царицу, растить детей и заготовлять мед.
Катрина даже головы не подняла, торопливо застегивая поясок на тоненькой талии.
— И вообще, Люк, это не твоя лаванда, а твоего отца, — раздраженно заметила она.
Люк внутренне вздохнул, гадая, не пора ли открыть ей правду. Все равно скоро все узнают.
— Собственно говоря, Катрина, отец отдал поля мне.
— Что? — Она вскинула голову. Прелестное личико нахмурилось.
Люк пожал плечами. Он даже не был еще уверен, что знают сестры — да и есть ли им до того дело, — однако от враждебного тона Катрины в нем разгорелась досада.
— В последний свой приезд он передал все поля мне.
Не следовало, конечно, злорадствовать при виде того, как вспышка гнева в ее глазах тускнеет, сменяясь растерянностью.
— Все-все? — недоверчиво переспросила Катрина.
Люк изобразил беспомощную улыбку.
— Так он решил.
— Выходит, ты теперь самый крупный землевладелец во всем Любероне.
Это прозвучало как обвинение.
— Пожалуй, да, — небрежно согласился Люк. — Лаванду надо беречь, особенно сейчас. — Он зашагал прочь, давая понять Катрине, что пора домой. — Все равно отец проводит гораздо больше времени в Париже, где у него остальные предприятия, чем здесь… да и потом, я вырос в Сеньоне. А он нет. Этот край у меня в крови. И я всегда любил лаванду.
Катрина пожирала Люка жадным взглядом. Теперь у нее появились новые причины, чтобы оставить его при себе. Но чем активнее она требовала, тем упорнее он сопротивлялся. Не то чтобы ему не нравилась Катрина — нередко забавная, всегда изящная и чувственная. Однако некоторые черты ее характера Люка настораживали — особенно цинизм и полное неумение сопереживать другим людям. Он помнил, как еще в детстве она всегда смеялась над мальчиком-заикой, и именно она — Люк был совершенно уверен! — первой распустила слухи о бедняжке Хелен из соседней деревни. А с какой отстраненностью Катрина воспринимала беды французского народа в немецкой оккупации!.. До сих пор лично ее жизнь новый режим никак не затрагивал, а до остального ей дела не было. Раздражала Люка и ее ограниченность — она совершенно не умела мечтать, а разговор заводила лишь на практические темы: о женитьбе, стабильности, деньгах. Другой такой эгоистки еще поискать.
— У меня пока все мысли только об одном — как бы повысить урожайность полей. Ни о чем другом думать не могу. Да и вообще сейчас не время строить далеко идущие планы, — продолжил Люк дипломатично. — Не хмурься.
Повернувшись к девушке, он нежно потрепал ее по щеке.
Катрина злобно оттолкнула его руку.
— Может, Сеньон у тебя и в душе, но уж никак не в крови!
Если ей не удавалось добиться желаемого, она неизменно норовила в ответ побольнее ударить. Последний злобный выпад был жесток, но не нов. Почти вся деревня знала, что хотя Люк — сирота, чужак, он все равно что родился в семье Боне. Ему исполнилось несколько недель, когда они взяли его и дали ему свое имя, а их розоватый каменный дом стал и его домом.
Внешне Люк отличался от остальных членов семьи светлыми волосами, а от большинства жителей района Арт в целом — высоким ростом и широкими плечами. О своем происхождении Люк знал лишь то, что пожилой профессор языкознания где-то нашел его и привез в Сеньон, а Голда Боне, недавно потерявшая новорожденного младенца, нежно прижала крохотное тельце ребенка к груди и приняла в лоно семьи.
Никто понятия не имел, откуда Люк взялся, а уж его самого это вообще не волновало. Он любил отца Якоба, мать Голду и бабушку Иду, равно как и троицу темноволосых сестричек. Сара, Ракель и Гитель были миниатюрными и хорошенькими, как их мать, хотя Ракель — красивее всех. Люк — с решительным подбородком, выпуклым лбом, симметричным угловатым лицом и пронзительным взглядом синих глаз — возвышался над ними златовласым гигантом.
— Катрина, ну что ты злишься? — спросил он, пытаясь отразить атаку.
— Люк, ты обещал, что мы обручимся еще…
— Ничего подобного я не обещал!
Чтобы сдержаться, Катрине пришлось призвать на помощь всю свою выдержку. Люк даже восхитился.
— Ты ведь говорил, что мы поженимся!