Люк знал: в результате плана Лаваля во многих семьях воцарится раздор. Он ненавидел французскую полицию и milice, принимавших участие в этом шантаже. Вот уж он сам и пальцем не пошевелит на пользу немецкой военщины. Хотя иные из односельчан наверняка перешептывались у него за спиной: ведь он молод, годен к строевой службе и неженат — идеальный кандидат на двухгодичные принудительные работы в Германии, если уж совсем прижмет. Впрочем, как он понимал теперь, немцы не захотят видеть на своей территории людей с еврейской фамилией.
Призыву он не подлежал, поскольку его засчитали среди производителей ценного сырья — одного из важнейших источников благосостояния Франции.
Лаванда была основным ингредиентом для процветающей парфюмерной промышленности. Америка с радостью покупала бы у Люка все эфирное масло, сколько ни произведи, однако молодой человек предпочитал сбывать большую часть товара парфюмерам из Граса, северо-западной части Прованса. Они щедро платили за подлинный лавандовый экстракт, который получали из цветков, собранных вручную ровно в тот миг, когда лаванда достигает пика цветения и дает самый сладостный, почти дурманящий аромат.
Как выяснилось, Люк был нужен не только Франции: немцы тоже хотели, чтобы французы выращивали как можно больше лаванды, ценящейся еще и природными антисептическими свойствами. На передовой, где раненые нуждались в волшебном масле, постоянно требовались все новые и новые поставки.
Проходя мимо бара, Люк улыбнулся и кивнул собравшимся. Его окликали, чтобы передать привет родителям, — деревню успел облететь слух, что семейство Боне вернулось.
К Люку подошел Марсель — долговязый темноволосый молодой человек с серьезными глазами.
— Я слышал, Ракель вернулась… и остальные, — с деланой небрежностью произнес он.
Люк шутливо стукнул Марселя по плечу букетиком лаванды.
— Я передам, что ты о ней спрашивал.
Марсель был бы хорошей парой для Ракели. Ухоженная и окруженная заботой, Ракель, если не помешает война, сможет осуществить свои мечты о музыке и литературе.
Марсель в ответ хлопнул приятеля по спине.
— Спасибо, Боне!
Не оглядываясь, Люк вскинул руку. К тому времени, как он добрался до дома, Якоб и Вольф уже занимались своими делами. Люк все еще был на взводе, так и не успев переварить до конца ошеломляющую правду о тайне своего рождения, но радовался, что возникшая передышка дала шанс хоть немного остыть. Теперь надо держаться как ни в чем не бывало — ради отца.
Не успел Люк войти в заднюю дверь и пройти в гостиную, как умопомрачительный запах куриного рагу обволок его и накрыл с головой, точно уютное одеяло. Саба любила, чтобы семья ела за гладко выскобленным сосновым столом, на котором обычно стояла непритязательная ваза с цветами. Однако сегодня вечером стол был накрыт превосходной скатертью, а на ней красовалась еще более роскошная посуда.
Люк поцеловал мать — какая она крошечная и измученная! — и ободряюще ее обнял. Потом подмигнул старшим сестрам, однако ответа не получил. Похоже, обе тоже вымотались до предела. Люк и представить себе не мог, чего они насмотрелись в Париже. Он невольно вздрогнул, заметив на рукавах висящих на стенке жакетов сестер желтые звезды.
Сара разливала вино, но успела проследить его взгляд и тихонько покачала головой, предупреждая, чтобы он не заговаривал о нашивках.
— Я уж думала, ты никогда не придешь! — вскричала Гитель. — До чего же хорошо оказаться дома!
Девочка бросилась в объятия брата и крепко прижалась к нему худеньким тельцем.
— Проголодалась? — улыбнулся он.
— Ужас как! — призналась она.
Люк охотно поверил. Девятилетние девочки не должны на ощупь напоминать мешок костей.
— Иду, иду! — отозвалась бабушка от плиты. — Гитель, помоги сестрам. Долей папе воды в бокал.
Люк зашел в кухню. Хлопоча над кастрюлями, Ида выглядела совсем маленькой.
— Ах, лаванда! Спасибо. Нам сейчас ой как нужно ее волшебство — поднять настроение твоим родителям. Несколько стебельков сожгу сегодня на ночь — буду отгонять зло.
— Волшебство, — насмешливо повторил Люк. — А молитвами не обойдешься?
— Не смейся надо мной, дитя. — Ида взмахнула букетиком. — Когда б не эти веточки, тебя заставили бы присоединиться ко всем остальным болванам в Германии.
— У остальных болванов не было выбора. Но если и мне придется туда отправиться, то в стране златокудрых незнакомок…
Ида свирепым взглядом заставила его замолчать, быстро сорвала несколько цветочков со стеблей и, вдохнув свежий аромат, кинула цветы в кипящее жаркое.
— Поверь, я молюсь за бедных мальчиков… Ах, чувствуешь запах?!
Люк наклонился поближе и понюхал поднимавшийся над кастрюлей пар.
— Восхитительно!
В кастрюле томилось куриное рагу — приправленное чесноком, душистыми травами и домашней горчицей, сдобренное щедрой порцией сливок от коровы месье Бенуа. Люк не знал больше никого, кто использовал бы для стряпни лаванду.
— Береги лаванду, а она убережет тебя, милый мой, — пробормотала бабушка.
Люк повернулся и пошел обратно в гостиную, тихонько улыбаясь столь твердой вере в его цветы.
— Марсель просил передать тебе привет, — шепнул он Ракель. — Ты же знаешь, он в тебя влюблен.
Довольно улыбнувшись, Ракель ласково отпихнула младшего брата.
Оглядев грустные лица близких, Люк отбросил собственные заботы и подскочил к старенькому граммофону. Прошлой зимой, в одну из редких поездок в Марсель, он выложил за него на черном рынке целое состояние. Люк не понимал, что значит «Begin the Beguine», но ему и дела не было — завораживала музыка.
— Потанцуем, Ракель? — предложил он, пытаясь растормошить сестру.
— Что? — отпрянула она.
Ракель была самой хорошенькой из сестер и самой жизнерадостной, а смеялась до того заразительно, что вся комната разом подхватывала ее смех. В людях она замечала только хорошее. Тем ужаснее было видеть ее усталой и подавленной. Но Люк твердо решил — сегодня он не потерпит никакой грусти. В себе — и то не потерпит. Он выведет семью из мрака.
Молодой человек опустил иглу на виниловый диск, и бархатные звуки кларнета возвестили начало мелодии. Прищелкнув пальцами, Люк кивнул точно в тот миг, когда вкрадчиво вступили медные духовые инструменты, и вновь нахально повернулся к Ракель.
— Люк… — предостерегающе начала девушка, однако он уже направлялся к ней танцующими шагами.
Гитель, захихикав, хлопала в ладоши, Ида у плиты начала тихонько подпевать и покачиваться. Якоб во все глаза смотрел на своих детей.
Люк с улыбкой распростер сестре объятия, позволяя музыке унести себя на волнах счастливых нот. Сейчас во всем мире имели значение лишь томная песня Арти Шоу, смех Ракель и вновь заискрившиеся огромные темные глаза Сары. Даже Голда вроде бы вышла из непонятного оцепенения. Ракель засмеялась, и на лице матери появилась дрожащая улыбка.