— Ты собираешься делать предложение Катрине?
Люк засмеялся.
— Нет. А это условие?
Лоран нахмурился.
— Условие — чтобы ты перестал с ней встречаться. — И пояснил в ответ на удивленный взгляд Люка: — Пока ты не уберешься с картины в целом, она мое предложение и слушать не станет.
— Считай, уже убрался. — Люк вскинул руки, показывая, что сдается.
— Обещаешь? Ты перестанешь… ну знаешь… с ней?
Люк ощутил легкий укол изумления — и вины. Он и понятия не имел, что Лоран сохнет по Катрине.
— Что ж ты раньше-то не сказал?
— А ты бы прекратил?
— Ну конечно. Разве у меня совсем сердца нет?
— Катрина, наверное, как раз и считает, что нет. Собственно, я бы мог назвать изрядное количество девушек, которые с ней согласятся.
— Я всегда честен с ними. Я им не лгу.
— Пусть так. Но тебе не кажется, что женщины иной раз хотят, чтобы им солгали?
— Нет, Катрина злится на меня потому, что не добилась того, чего хотела.
— Это потому, что она на тебя глаз положила. Если ты не будешь обращать на нее внимания, может, она и меня заметит.
Люк приобнял товарища.
— Послушай… мне очень жаль. Даю слово — я больше к ней и пальцем не притронусь, разве что поцелую в щечку, когда буду поздравлять на вашей свадьбе.
Лоран просветлел.
— Загляну к ней сегодня вечером. Я… мне кажется, я ее люблю…
Люк улыбнулся.
— Я не люблю ее так, как ты. Говоря начистоту, я ее вовсе не люблю.
— Но почему?
— Дело не в Катрине. — Люк провел рукой по волосам. — Наверное, я вообще на это не способен.
— На что? Любить?
— Ну нет, семью же свою я люблю. Даже тебя люблю! Но любить женщину, вот как ты… — Он покачал головой. — Сам факт, что ты ее так долго ждал… Нет, сам факт, что ты ее так долго ждал и все еще любишь. Это так… самоотверженно. По-моему, если бы я кого полюбил, то не вынес бы, если бы она смотрела на другого мужчину.
— Тогда давай надеяться, что тебе не придется испытывать свою любовь таким образом.
— Мне очень жаль, — серьезно произнес Люк.
— Может, ты и бесчувственный самонадеянный гад, — промолвил Лоран без тени гнева, — но ты — единственный, кому я доверяю целиком и полностью.
— В наши дни доверие — большая редкость.
— А Фугассу ты доверяешь? — внезапно спросил Лоран.
Столь резкая смена темы застала Люка врасплох.
— Булочнику? А почему бы нет?
— Не знаю. Недавно я заметил, что он за мной наблюдает, и очень пристально.
— Он за тобой наблюдает? Но как?
— Украдкой.
— Ты не должен ему денег? Или твоя семья?
— Ничего подобного! — возмущенно заявил Лоран.
— Может, он считает, что ты должен записаться в добровольцы?
Лоран фыркнул.
— Казалось бы, кому, как не ему, понимать, что нам нужны пчелы.
— А ты ничего такого у него за спиной не говорил?
— Да я его почти и не знаю!
— Тогда, наверное, он тоже мечтает о Катрине, — театрально возвестил Люк.
— Балда! Все знают, что Фугасс до сих пор каждый вечер ходит на могилу жены.
Люк опустил взгляд.
— Да. Вот о такой любви я и говорю. Просто не представляю, чтобы я кого-нибудь так любил. Только посмотри, что любовь сделала с Фугассом. Вся его жизнь вращается вокруг кладбища и ухода за могилой. Никогда не становись таким, Лоран. Обещай мне.
— Люк, не надо бояться любви. Это все, что есть у нас в жизни, особенно теперь. Если у тебя есть любовь, у тебя есть все.
— А откуда ты знаешь, все или не все?
— Я знаю свое сердце… и оно переполнено.
Люк поморщился.
— А тебе не кажется, что время для любви сейчас — хуже не придумаешь? Вот гляжу я на Марселя, как он сохнет по Ракель, и так и слышу все эти разговоры о призыве. Его заберут, к гадалке не ходи. Третий сын. Без шансов.
Лоран мгновенно приуныл.
— Ох, подозреваю, мне тоже не отвертеться. И отец у меня не так стар, как твой. Они и его сочтут годным. Тебе-то, Боне, хорошо. Никто не захочет обрушить французский парфюмерный рынок.
— Мы не вырастим лаванды без твоих пчел, Лоран. Знаешь, если за тобой придут, — убегай. Давай дадим друг другу слово, что не станем сражаться за Гитлера.
Лоран испустил тяжкий вздох.
— Тогда меня просто пристрелят. Милиция бродит по округе, только и выискивая повод поразмять мускулы. Видал, как жандарм Лондри размахивает новым пистолетом?
— Мерзавец Лондри. Что-то часто я слышу его имя.
— Не стой у него на пути, Люк.
— Ты уже второй, кто меня предупреждает. Пожалуй, надо-таки попробовать встать у него на пути.
Лоран схватил друга за рубашку.
— Не будь идиотом! Я слышал, что происходит в Париже. Хотя бы ради семьи — сдержи свой горячий нрав и держись от этой дряни подальше.
Люк разжал кулак друга.
— За меня не тревожься.
— Думаешь, ты неуязвимый? Немцам тебя пристрелить — что на тебя же плюнуть.
— Кто-то же должен давать им отпор, — заметил Люк, отворачиваясь. — Ты куда?
— За «Кигнетом». Будешь помогать с обрезкой?
— Ты же знаешь, я каждый год помогаю. Все мои тоже придут. Мы передвинем улья.
— Спасибо. Я попросил месье Фугасса прислать чего-нибудь на завтрак работникам. Соберемся к рассвету. Подождешь его?
— Ага. День, видать, будет жаркий. Чем скорее начнем…
— После прошлой зимы надо радоваться.
— Очень надеюсь больше никогда такой зимы не видать.
— А я надеюсь, будет еще хуже! — заявил Люк. Лоран посмотрел на него, как на полоумного. — Чем суровей зима, тем нам тут, в Сеньоне, безопасней. По снегу сюда никто не заявится… если тут остался хотя бы немец, видавший русскую зиму.
— Хватит с меня разговоров о зиме! Дай порадоваться лету, моим пчелам, твоим лавандовым полям и моей прелестной Катрине.
На полях Боне росла дикая лаванда, однако Люк, хотя и не хотел признавать этого вслух, понимал: будущее за культивацией. С другой стороны, культивация лаванды означала потерю качества; лишь дикая альпийская лаванда могла сохранить репутацию французской парфюмерной промышленности. Сторонники культивации уже начали засаживать поля гибридной лавандой, способной расти на меньших высотах и дающей урожай почти вдвое больше, чем у дикой. Но и масло такой лаванды было более вяжущее и терпкое. Этим земледельцам предстояло в скором будущем производить антисептические средства, мыла и средства для мытья посуды. Lavandula angustifoli — самый чистый вид дикой лаванды, произрастающей лишь в Любероне на высоте восьмисот метров, — всегда останется волшебным эликсиром, мечтой парфюмеров.