Невольно я испытала некоторое чувство печали. Я ненавидела его в прошлом, но с тех пор, мне кажется, я лучше его узнала, и если не простила, то по крайней мере стала понимать. Его, по слухам, увезли на материк, к реннскому судье для допроса. Ненадолго я наведалась в Ренн, видала то круглое здание, в котором его содержали, читала оповещение на дверях об его аресте. Там же объявлялось и о предстоящей над ним экзекуции — пожалуй, я узнала мстительную руку епископа в кое-каких деталях, и это явно превосходило по изобретательности и жестокости расправу над убийцей короля Равальяком.
Епископ и его племянница вернулись в Монтобан, родовое гнездо Арно. Судя по всему, Изабелла изъявила желание перейти к более скромному образу жизни, подальше от побережья, и вступила в некий почтенный монашеский орден, на сей раз в качестве рядовой монахини, и там, я надеюсь, она научится жить в мире и забвении.
Что же касается епископа, то с ним дело обстояло не так гладко. Хоть он заявлял, что его признание в церкви ложно, что произнес он его под влиянием страха, от последствий того случая он так и не сумел оправиться. Тайно распространялись слухи о его трусости; прежде открытые двери вежливо закрывались, дружеские связи обрывались, с амбициями пришлось распроститься. До меня доходили сведения, что и он собирается удалиться на покой — под предлогом ухудшившегося здоровья — в тот самый монастырь, где аббатствовал его брат.
Что до меня, то в тот же день я покинула монастырь. Оставаться — означало подвергнуть себя аресту — кроме того, слишком много событий происходило там, и оно уже перестало служить мне родным домом. И я ушла, забрав с собой также и доброго коня Лемерля, вместе с деньгами и провиантом, обнаружившихся в притороченных к седлу сумах.
Я нашла Флер в условленном месте, сиротское выражение исчезло с ее лица, — да и было ли когда? — и мы припустили бегом через дамбу, всю дорогу подгоняемые приливом, и через три часа были в Порнике.
Не думаю, чтоб они старались меня отыскать. Епископ уже имел в руках виновника, а дольше выставлять напоказ позор своей Изабеллы ему явно не хотелось. Думаю, что он позволил мне затеряться, чтобы не знать всего того, что я могла бы рассказать, и к тому же нас уже отделял прилив и остров, и одиннадцать часов ожидания очередной возможности проехать по дамбе.
Странствия с Лемерлем научили меня быть предусмотрительной. Я продала его лошадь, как давным-давно продала и мула Джордано, а на вырученные деньги купила себе фургон и мула. На наши деньги мы неплохо жили, Флер и я, останавливаясь у рынков в городках, чтоб закупить себе провиант, но в остальное время старались держаться подальше от больших дорог, опасаясь столкновения с людьми епископа. Неподалеку от Перпиньяна мы прибились к цыганам, которые, когда я поведала им свою историю, приняли нас, как родных. Мы проскитались с ними почти три месяца, пока не повстречали труппу итальянских бродячих актеров, которые согласилась взять нас обеих к себе.
С этого времени мы исколесили все провинциальные городки округи. Commedia dell'arte стала завоевывать популярность по мере того, как вернулась мода на итальянское, а выступая под маской, я могла теперь не опасаться, что кто-то узнает во мне Крылатую Женщину прежних времен. Мы с Флер счастливы в кругу своих друзей: Фьорелло, исполнителя Скарамуша, а также Доменико, который играет Арлекина. Флер играет на тамбурине и пляшет, а я в роли Изабеллы снова изображаю благочестие. То, что мне досталась эта роль — это имя — мне осознавать одновременно и смешно, и грустно до слез, так что зачастую я не могу отделить одно от другого. Маска скрывает мою улыбку, как и все остальное, и Бельтрам, глава нашей труппы, утверждает, что никогда в жизни не видал, чтоб Изабелла играла так проникновенно.
И все же иногда, — и много раз за последнюю зиму, — я спрашивала себя, не пора ли покончить со всем этим. Дощатый пол не так крепок, как земляной, и мысль о своем собственном участке земли постоянно преследует меня даже в нынешнее счастливое время. Флер нужно местечко спокойное, дом. Домик у деревни, очаг, утки и коза, огород... Возможно, жизнь в монастыре несколько притупила во мне вкус к странствиям, или просто я чувствую приближение зимы. Я втайне лихорадочно подсчитываю, сколько у нас денег, и обещаю себе, что еще до наступления зимы у меня будет свой домик, свой очаг... Флер бьет в тамбурин, смеется.
Больше года прошло с тех пор, как я покинула монастырь. Я по-прежнему вижу его во сне, а также подруг, которых я там оставила, и мою славную Перетту — как бы я хотела забрать ее с собой! В каком-то смысле я скучаю по монастырской жизни; мне не хватает моего садика с травами, того, как мы собирались в здании капитула, библиотеки, уроков латинского, долгих прогулок по отмелям к морю. Но здесь мы свободны. Кошмары Флер уже давно прекратились, и в этом году она заметно подросла, волосы стали темно-бронзовые, но на концах все еще выгоревшие с тех пор, на островном солнце. И хотя порой меня печалит мысль о том, что она совсем скоро, в один прекрасный день вырастет, станет девушкой, совсем взрослой, для меня она по-прежнему милая Флер, своенравная, но доверчивая, полная открытой радости перед всем миром. На прошлой неделе посыльный, прибившийся к одной труппе с севера, принес мне пакет. На нем стояло: Жульет Систра Огюст, Танцорка, выведено круглым почерком, мне не знакомым, и конверт был потрепан, явно пропутешествовал не один месяц, прежде чем мы случайно столкнулись с этой бродячей труппой. На конверте не было адреса, но посланник сказал, что дала его ему монашенка из Бретани месяцев пять тому назад.
Я распечатала конверт. В нем был плотный лист бумаги, весь исписанный той же незнакомой мне рукой, и еще две газетные вырезки. Когда я разворачивала листы, что-то выпало из бумаг и покатилось на землю. Я нагнулась, чтобы поднять. То был маленький эмалевый медальон, так хорошо мне знакомый: на нем Кристина Чудотворная, творительница чудес, раскинула руки в кольце оранжевого пламени.
Я прочла письмо. Вот оно:
Дорогая Огюст!
Хоть бы песьмо нашло тибя, каждый день молюсь, штоб нашло. Я думаю а тибе и паминаю тибя в малитвах, тибя и Флор. За тваим садиком я гляжу, и Сестра Перпетуя тоже, она очинь хорошая, учит миня за ним хадить и за цвитами тоже. В том мое послушание. Типерь у нас новая Аббатиса Маргерит и при ней все ладно. Манастырь снова Мари-де-ла-мер и я очинь рада. Сестра Перпетуя учит меня грамоти. Она все терпит и не ругаит что не сразу понимаю. Эта мае первое в жизни песьмо, пожалста не ругай миня за ашипки. Паслала с камедиантами на празник Марди-Гра. Я люблю тибя Жульет и малышку Флор. Еще пасылаю вести пра Атца Коломбэна. Оно ведь не грех светло паминать былое. Бутте вы обе щастливы,
Твоя Перет.
Печатный текст, датирован сентябрем 1610. Ренн, Арестантская.
Непостижимая и полная ужаса колдовская история!
Августа двадцать первого дня в аббатстве Сент-Мари-де-ля-Мер был задержан преступнейший чудодей, обвинен в злодеяниях, судим и признан виновным во всевозможных прегрешениях против Господа Бога и Святой Церкви. Под личиной святого отца обвиняемый Лемерль, он же Черный Дрозд, был изобличен в союзе с силами Тьмы, в сговоре с себе подобными в птичьем облике, в призывании сатанинских сил, в колдовстве и умерщвлении нечестивыми средствами святых сестер-монахинь, уличен в многочисленных отравлениях и подлом осквернении духа святого монастыря. Будучи допрошен, презренный, сознавшись полностью и чистосердечно во всех преступлениях, в которых был обвинен, открыто и гнусно похвалялся при этом своими проделками и отказался признать свою связь с Князем Тьмы даже под пыткой. Стража, приставленная охранять арестованного, поведала о необычных и жутких видениях в роковую ночь, когда его сообщники, принимая облик то птицы, то зверя, наведались к нему в темницу и говорили с ним всю ночь, склоняя лететь с ними прочь из каземата, однако тщетно. Пленника держали под крепким замком, сама темница была окроплена Его преосвященством епископом Эврё святой водой и заперта на три железных засова. В сентябре девятого дня на рыночной площади в присутствии епископа, судьи Рене Дюрана и всех жителей нашего города свершится правосудие. Во имя Господа Бога нашего, а также Его Величества Людовика Богоданного.