Он протянул листки Качаури, почти ничего не видя перед собой. Было такое чувство, что, сорвись он, и от Качаури Отари Карловича, несмотря на его альтруизм и древние боксерские навыки, останется мокрое место. И где-то продолжало роиться уже отвлеченно любопытствующее: "Зачем это Барону?.."
День был на редкость жарким, не менее сорока градусов в тени, и жгучее, качающееся на виражах дороги солнце то обливало обтянутые грязно-синим сукном ноги, то наползало на щеку каким-то даже тяжелым мягким огнем. Как всякий блондин, старший лейтенант Орлов Валерий Михайлович солнца не любил, но как местный житель, выросший на покрытом крупной горячей галькой пляже, привык не замечать тяготы, представлявшиеся другим чудесной экзотикой. Словом, одно уравновешивало другое; сидел он за рулем "жигуленка", внешне подтянутый, даже какой-то холодно подтянутый, а рядом, откинувшись под охлажденный скоростью ветер из окошка, плавился его напарник, капитан Сапожков Павел Игоревич. И если лейтенант Орлов был раздражен, то капитан, несмотря на потоки пота, многослойными солевыми разводами пропитавшие его защитную рубашку, был доволен, благодушен и умиротворен.
Они уже минут десять ехали по грунтовой дороге заповедника, когда лейтенант решил нарушить молчание.
– Ну? – однозначно спросил он, и капитан, сразу повернув голову, сделал непонимающее лицо.
И тут же не выдержал, заулыбался, усы расползлись в стороны и вмиг заблестело, облитое поднырнувшим солнцем лицо.
– Все о'кей, парень.
Капитан сунул руку в карман брюк, вытащил слипшиеся листки мокрых банкнот, отделил несколько и сочно, всей ладонью прилепил к колену напарника.
Лейтенант Орлов брезгливыми холодными пальцами правой руки быстро пересчитал.
– Здесь триста. А сколько всего дал?
Капитан заулыбался и помахал в воздухе толстым пальцем.
– Твоя доля триста. Всего Барон отслюнявил кусок. Знаешь, почему тебе триста, а мне семьсот? Не знаешь? Тогда я тебе анекдот старый расскажу. Хочешь?
– Валяй, – холодно согласился лейтенант.
– Так вот, хохол режет сало, а негр смотрит и просит дать попробовать кусочек. "Так ты есть не будешь" – говорит хохол. "Почему?" – удивляется негр. "Так я ж не дам!" – заявляет хохол.
И досказав, капитан разражается таким густым. безудержным, полнокровным смехом, что, казалось, виной начавшейся тряски не невесть откуда взявшиеся ухабы, а сама машина, лихо пустившаяся отплясывать гопака. Отсмеявшись, капитан Сапожков не пожелал расставаться с приятной темой.
– Ты сколько лет у нас служишь после училища?
Три года? А я одиннадцать. Понимаешь теперь, почему тебе триста, а мне семьсот зеленых? Так я ж больше не дам.
И вновь взрыв смеха поражает автомобиль.
Они выехали на укрытое огромными бетонными плитами шоссе, залитое по стыкам размягченным асфальтом.
– Не обижайся, парень. Ты у нас холостой, а у меня жена и двое спиногрызов. Так что все по справедливости. Еще заработаем.
Он потянулся за сигаретами, забытыми у лобового стекла, как вдруг его бросило на спинку кресла; включив сирену, старший лейтенант Орлов резко увеличил скорость, догоняя "БМВ" впереди.
Скоро иномарка была настигнута, прижата к обочине и остановлена. Заглушив мотор, Орлов неторопливо вышел, забросил автомат на спину и, постукивая дубинкой по бедру, медленно пошел к нарушителю.
Это действительно был нарушитель. Причем не один. В машине их сидело четверо, включая водителя.
Номера машины, а также лица пассажиров указывали на чеченское происхождение. Это тоже усугубляло провинность. Конечно, главная их вина состояла в том, что у старшего лейтенанта Орлова оказалось плохое настроение. Если бы не это, он сумел бы хладнокровнее оценить ситуацию, но сейчас отступать не хотелось, хотя напряжение заметно сгустило воздух.
А чеченские ребятки смотрели непонимающе, и снисходительно, и нагло-насмешливо – все вместе. Оглянувшись, старший лейтенант прицепил дубинку к поясу, одновременно мягко перебросил автомат вперед, успев передернуть затвор. Сзади, благоразумно прячась за приоткрытую дверцу, целился из "Калашникова" капитан.
– Документы!
– Какие документы? Шеф, вот возьми документы.
Загляни, все как надо.
Орлов, всем нутром ловя малейший всплеск движения внутри салона, невидяще раскрыл картонные права. Так, Султан Махмудович Салтанов. И сложенные пятьдесят долларов.
– Выйдите, товарищ водитель, и откройте багажник.
– Как хочешь, брат, – пожал плечом Султан Махмудович Салтанов.
Он вышел из машины. В салоне все мертво застыло.
У капитана за стеклом дверцы бешено округлились глаза. Стараясь не перекрывать собой линию обстрела у капитана, лейтенант Орлов заглянул в багажник. Куча барахла, сумки, ящик. Нацелив дуло автомата в живот Салтанову Султану Махмудовичу, Орлов сунул руку куда-то внутрь маскировочного барахла, нащупал край резинового коврика, подлез ниже.., маленькие гладкие пакетики…
– А это что? Наверное, это вы так соль фасуете? – протянул на ладони несколько полиэтиленовых пакетиков.
У чеченца бешено сузились глаза. Он весело рассмеялся, словно напряжение, только что сковывающее его, отхлынуло.
– Зачем соль? Мы так мел фасуем, начальник. На вот, посмотри, – сказал он и полез рукой в карман.
И сразу все замерли, словно время остановилось; солнце, за мгновение до того прикрывшееся легким прозрачным облаком, чайка, близко испускавшая неумолкающий крик, лица мужиков в салоне…
Водитель протягивал пакетик, раздутый чем-то туго скрученным…
– Посмотри, шеф, конечно, мел.
Сунув в карман полученные доллары, старший лейтенант Орлов возвратил документы.
– Все нормально. Можете ехать.
Он не стал возвращаться сразу, подождал, пока водитель закроет багажник, сядет за руль и "БМВ", рванув с места, не исчезнет за поворотом.
После этого на негнущихся ногах старший лейтенант Орлов возвратился в "Жигули", к капитану, молча крутившему пальцем у виска, сел на водительское место и тут обнаружил, что и его только что сухая рубашка насквозь пропиталась потом, хоть выжимай.
Струйки пота продолжали стекать за воротник, щипало в глазах. Орлов сунул руку в нагрудный карман за платком, нащупал гладкий цилиндрик, испугался непонятно почему, но сразу вспомнил: доллары.
– Он вытащил бумажки и пересчитал, предварительно проверив на разрыв. Настоящие. Десять сотенных купюр. Отделив три бумажки, протянул напарнику.