Арсун дал сигнал, и его бойцы, спокойно добравшись до стен, приставили лестницы. Доверяя меткости людей, спокойно шли в самый ливень стрел.
Обры добрались уже до гребня стены, а по лестницам поднимались все новые и новые бойцы. Защитников нет, бегут защитники. Паника: что может быть хуже!
Зверолюди сверху кричали людям, спокойно ходили, осматривали оставленные позиции. Арсун, взобравшись к своим, заставил вылить черпаками оставшуюся смолу внутрь стен. Туда же покидали и бревна. Было все как-то буднично, и, чувствуя настроение вождя, рядовые солдаты проникались двойственным чувством: вроде война и можно убивать, а вроде как-то, что-то…
Арсун открыл городские ворота. Сколоты пропустили вперед уже обижавшийся молодняк арланов, так и не успевший еще применить оружие в битве. Пусть потешатся — где-то еще оставались тысяч двадцать кнехтов. И, вспоминая о них, рука сама тянется к мечу — будет вам война!
Ворота впустили несколько тысяч арланов и только затем, порциями, заглотили отряды обров.
Собственно, сопротивление было сломлено сразу, едва союзники оказались в столице. Защитники, вернее те, кто только что был защитниками, готовились сдаться кому угодно — обру, сколоту, арлану, — лишь бы не трогали его, а главное, семью. Таким приказывали выходить за ворота города, чтобы не усугубляли хаос.
И все-таки многое не учли. Город — улицами, проспектами, переулками — разделил нападавших. Где-то были вожди, где-то задержался сотник. Внезапно не стало ни армии, ни солдат. Явились группы и группки, связанные расовыми признаками и товариществом. Всеобщий хаос породил свободу. Недавнее сопротивление защитников легко оправдывало мародерство. Хмелея от свободы, многие поддавались легкости насилия, убивая каждого, попавшегося под руку.
Быстрее других озаботившийся беспорядком, Доброслав посылал гонцов к Арсуну и Сангору. Те в меру сил гасили буйные порывы и хмель своих бойцов.
Поиски кнехтов остались единственным, что оправдывало скученность войск в отдавшейся на милость победителям столице.
Заранее договорившись, Михайлов, Малинин, Исаев и Сергей держались в городе вместе. Своих телохранителей Сергей уже не замечал.
Прошли через площадь, заваленную разбросанной одеждой. Сломанная повозка. Здесь, недалеко от городских стен, жили небогато. Сейчас везде было пусто. Заглядывали в окна, двери домов — ни души. Близко от ворот, вот почему никого не было видно — жители вняли совету уходить за пределы стен.
Дальше изредка попадались трупы. Почти всюду это были обры. В латах и без них, не поймешь кто — свои или горожане.
Ближе к центру стали встречаться группы обров и людей, потом их стало так много, что уже приходилось расчищать дорогу. Кентавры помогали себе древками копий, когда призывы теряли убедительность. И все больше людей из местных. Застывший исподлобья взгляд, зачастую — железный ошейник. Сергей как-то забыл, что люди здесь успели вырасти в рабстве. На всякий случай они боялись незнакомых сильных воинов. Уверения в доброжелательности слушали с внешней радостью, за которой плохо пряталось недоверие.
Узнав, что воины намерены охотиться на кнехтов, к ним все больше присоединялось бывших рабов, вооруженных кто чем мог. Именно они, бывшие рабы, и согласились провести к кнехтам. И даже сейчас старались скрыть меч, с детства усвоив основной закон: человек и оружие несовместимы. Темер, начальник телохранителей, послал за подкреплением.
Приближались к башне резиденции Бога-Императора. К удивлению Сергея, проводники забирали левее, обходя сады, обрамляющие замок. Их привели к кварталу, застроенному домами столь тесно, что при случае весь комплекс мог легко превратиться в единую крепость. Снаружи тянулась сплошная стена, внутри было явным разделение на блоки домов. Но это узнали уже потом.
Пока же ожидалось, что все здесь кишит кнехтами, словно гусиная тушка паразитами.
В ответ на требование сдаться сверху стали слетать бревна и камни. Кому-то досталось и смолы. Лучники сняли несколько обезьяноподобных кнехтов с крыши, что несколько остудило пыл темного воинства.
Арку, ведущую внутрь двора, запирали окованные железом ворота. Подоспевший Доброслав раздраженно приказал тащить дрова, мебель — все, что горит. Он решил выжечь деревянную основу, с тем чтобы затем ворваться внутрь.
Вынужденная остановка всех безумно раздражала — вот, наконец, враг найден, а достать нет возможности. Вскоре огонь охватил ворота, раскалил их. Через час несколько обров ударили бревном — железо мягко прогнулось. В него били до тех пор, пока смятые листы не сложились по сторонам.
Не дожидаясь команды, несколько сот арланов прямо по горящим угольям ворвались во двор. Успеха это особого не принесло, потому что кнехты попрятались за стенами из камня, но несколько обезьян все же были убиты стрелами.
Подступал вечер, а основной очаг сопротивления до сих пор не был подавлен. Большая часть союзников подтянулась и заняла все вокруг. Лучники высматривали малейшее движение в окнах и на крышах. Потом решили начать разбивать узкие двери, редко попадавшиеся внутри двора.
От крепостных стен арланы принесли лестницы. Под прикрытием стрел сколотов обры полезли на крышу. Какой-то кнехт высунулся было навстречу, но, получив в горло стрелу, живо слетел вниз. Скоро крыши всех домов в округе были заполнены обрами. Сотник-обр доложил, что в каждом доме имеется железный люк, который открыть невозможно. Правда, есть еще и отдушины, через которые можно попытаться лить масло, а потом бросать горящие угли. План одобрили.
Снизу продолжали долбить таранами узкие двери. Весь комплекс, как и крепостные стены столицы, достигал высоты двенадцати-пятнадцати метров. Окна были расположены высоко, на уровне второго этажа, к тому же они были закрыты ставнями.
Наконец некоторые двери поддались. За ними оказались винтовые лестницы, нижние пролеты которых хитрые кнехты успели разобрать.
— Не знаю! — рявкнул Доброслав на разумный вопрос Арсуна, которого интересовало, что делать дальше.
Тех охотников, кто попробовал вскарабкаться по винтовым перилам, сверху немедленно облили кипятком. Тогда осаждавшие стали заваливать нижние пролеты подъездов горючим хламом и поджигать его. Обры на крыше продолжали лить в отдушины смолу и масло, изредка чередуя с углями. Через некоторое время все с удовлетворением заметили струйки дыма, пробирающиеся то тут, то там сквозь щели ставен.
Хоть какой результат!
Усилия удвоили, утроили.
Через пару часов открылись створки одного из окон, откуда высунулась синяя рука с белым платком, и мерзейший кнехтский голос проскрипел, что осажденные не прочь вступить в переговоры. Хозяину голоса обещали неприкосновенность, и тогда в одном из подъездов сбросили веревочную лестницу, вниз спустились кнехт с золотым обручем на поясе и… Лена.
Видимо, для того, чтобы довершить абстрактное безумие ситуации, потерянная любовь Сергея, оказавшись на земле, быстро приставила себе к шее кинжал. Кнехт весело прокричал (как показалось Волкову, адресуясь лишь одному ему), что любимая супруга Елена Ланская немедленно зарежется, если они не сдержат слово или не проявят должного уважения.