То, что он говорит, – горькая правда, но я так окружила броней свое сердце, что слова отскакивают от меня и улетают вдаль. Мартино, пожалуйста, не входи и ты в роль змея-искусителя.
– Да, возможно, это и правда, – я стараюсь говорить и выглядеть спокойной, – но он заставил меня страдать. И я не хочу, чтобы это снова повторилось.
– Понимаю. Если ты так решила… – Мартино поднимает руки, сдаваясь. Потом волна грусти затеняет его взгляд. – Знаешь, о чем я сожалею?
– О чем?
– Я бы хотел, чтобы твои глаза так сияли при виде меня…
Он говорит это, не глядя мне в лицо, уставившись на что-то далекое на горизонте.
Я улыбаюсь. Это заявление, сделанное с осторожностью, без претензий, будто он уже смирился с фактом, что никогда меня не получит. Ох, Мартино! Насколько же ты отличаешься от Леонардо, который одолеет все препятствия для удовлетворения своих страстей. И это его упрямство, его всепоглощающая страсть так мне нравились.
Я с нежностью смотрю на Мартино:
– Мои глаза всегда сияют при виде тебя, просто по-другому. – Я ласково похлопываю его по плечу.
– Конечно, по-другому.
* * *
Вернувшись домой, я подготавливаю инсценировку моего обмана. Растягиваюсь на диване с расслабляющей маской на лице и кладу на живот подушку, набитую льняными семечками. Жду возвращения Филиппо.
* * *
Где-то около семи слышу, как дверь открывается и мое имя звучит в воздухе. Голос Филиппо полон энергии, будто он только что вышел из-под тонизирующего душа.
– Я здесь, – бормочу с убитым видом.
– Что случилось? – он озабоченно смотрит на меня и подходит ближе.
– Фил, у меня голова раскалывается, – я приподнимаю маску, – не знаю, наверное, месячные скоро.
– Черт! Именно сегодня, Биби. – Он наклоняется и ласково поглаживает меня по лбу. Я прикрываю веки, не в силах выдержать его нежность с открытыми глазами. – Ты что-нибудь приняла?
– Да, обезболивающее, но оно не помогло, – говорю слабым голосом, повторяя про себя, что эта ложь во благо, что я совершаю это ради нас (и судя по реакции Филиппо, я прекрасная актриса). Открываю глаза и встречаюсь с его взглядом, очень обеспокоенным. – Послушай, не обижайся и не держи на меня зла, но сегодня вечером я с тобой не пойду.
Филиппо присаживается на диван и смотрит на меня со смирением:
– Хочешь, я останусь с тобой?
– Да нет, что ты! – я приподнимаюсь. – Ты должен пойти! – Я знаю, насколько важен для Филиппо этот вечер, и, если он откажется ради меня, я этого не вынесу.
– И оставлю тебя здесь одну? Ну уж нет.
– Прекрати и не делай из этого проблемы, со мной ничего ужасного не случилось, – убеждаю я.
– Я так хотел, чтобы ты пошла со мной.
– Я знаю, Фил, мне бы тоже этого хотелось, – вздыхаю. – Но не могу, я без сил. – Берусь руками за голову, изображая на лице выражение зомби: – Я похожа на монстра, вся белая?
– Мне так не кажется. – Он с нежностью целует меня в лоб. – Ну ладно, постарайся отдохнуть. Я пойду собираться.
– Ок, – говорю и опускаю маску, чтобы спрятать слезы на глазах.
* * *
Я чувствую, что приняла правильное решение и собираюсь провести вечер в одиночестве перед телевизором. Я уже переоделась в пижаму – шорты и майка в полосочку, на ногах – шлепанцы. Достала из морозилки упаковку мороженого. И вот я здесь, сижу на диване со скрещенными ногами и смотрю повтор «Отчаянных домохозяек», поедая ложкой кремово-шоколадное мороженое. Сегодня вечером я просто не в состоянии смотреть серьезный художественный фильм.
Сцены пробегают перед моим рассеянным взглядом, и я даже не пытаюсь уловить их смысл. Ева Лонгория симулирует у себя дома сексуальный танец, извиваясь вокруг стиптизерского шеста в немыслимых позах. И вдруг она падает на ковер с глухим стуком, а я не могу сдержать внезапный глупый смешок. Ну вот, я понятия не имею, что происходит в этой серии, но способна уловить комичность ситуации, – значит, все-таки еще не совсем сошла с ума…
* * *
Уже больше десяти вечера, я почти доела упаковку мороженого, и началась вторая серия «Отчаянных домохозяек». И тут раздается звонок в дверь. Я выключаю телевизор, чтобы убедиться, что мне не послышалось. Звонок раздается снова. И он не от двери подъезда, это именно звонок входной двери. Я никого не жду, поэтому действительно не представляю, кто бы это мог быть. Оставляю ложку в банке с мороженым «Haagen-Dazs», поднимаюсь с дивана и шлепаю к двери с дурным предчувствием. Приближаюсь к глазку и… отпрыгиваю назад. Не может быть! Это он. Первый порыв – затаиться за дверью и сделать вид, что меня нет дома, но мне сразу же становится стыдно за саму себя. Давай, Элена, веди себя как взрослая женщина, встреться с ним лицом к лицу.
Опускаю ручку и открываю дверь наполовину. И Леонардо, его харизматичная магнетическая личность, материализуется у меня перед глазами. Он очень элегантен. На нем белая рубашка с серебряными запонками, слегка расстегнутая на загорелой груди, темные брюки, лакированные черные ботинки, а на шее шарф из серого шелка. Волосы зачесаны назад, наверное, с гелем (никогда не видела его с такой прической), щетина более ухоженная, чем обычно. И эти дьявольские глаза, которые кажутся подкрашенными, настолько они черные.
Чувствую, как слабеют коленки, но с уверенным видом становлюсь на пороге, скрестив руки, с прямой спиной. Я охраняю свое пространство и не позволю Леонардо внедриться в него.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Он смотрит мне прямо в глаза, с расширенными зрачками. Но этот взгляд не обезоружит меня.
– Позволь мне войти, и я тебе объясню.
– Нет, я не дам тебе войти. – Одна только мысль о том, что он может осквернить этот дом, заставляет меня вздрогнуть. – Если хочешь сказать мне что-то срочное, можешь сделать это сейчас. – Сглатываю. – В противном случае – убирайся.
У меня пересохло в горле. Я чувствую себя сильной, но не настолько, чтобы противостоять горе́, которая сейчас передо мной, и повелевать нахлынувшими на меня чувствами. Мои ноздри улавливают его запах, а я никогда не могла устоять перед этим призывом.
– Давай, Элена, открой уже, наконец, эту чертову дверь.
– Нет. Мы прекрасно можем поговорить и здесь.
Леонардо протягивает руку к наличнику, затем прислоняется к нему лбом, опасно приближаясь к моему лицу. Он кажется обессиленным, как боец, возвращающийся с войны. Прекрасный воин, уставший от борьбы.
– А ты молодец, ты знаешь? – шепчет он, смирившись.
– Почему?
– Ты не пришла.
Когда его слова доходят до меня, я не знаю, какой принять тон и в какую позицию встать: оставить руки скрещенными или опустить их, перенести вес на правую или левую ногу, опустить глаза или поднять, или смотреть неподвижно в другом направлении.