Задыхаюсь, наконец-то свободная от тяжести, которую не могла больше переносить.
Я счастлива и взволнована одновременно. Слеза стекает по щеке, и я не делаю ничего, чтобы остановить ее.
– Мне очень жаль, – бормочет Леонардо, осушая ее пальцем. – Я пробовал устоять, я пробовал удержаться от этого, но у меня не хватило сил. Я люблю тебя и ничего не могу с этим поделать.
Я смотрю на промежуток между нашими телами, и на мгновение у меня возникает грустное предчувствие: я вижу, как Леонардо удаляется от меня и разделяющее нас расстояние увеличивается, пока не становится непреодолимым.
Но в этот самый момент он прижимает меня к себе, будто хочет преодолеть это пространство. Прижимает к груди и целует в волосы.
Теперь в этой комнате только мы вдвоем – два тела, два оживших сердца, которые переживают вечное настоящее этого момента.
Мы долго лежим, тени проникают в промежутки между сплетением наших обессиленных тел. Я не чувствую тяжесть тишины и даже не чувствую потребности думать. Мой внутренний голос, обычно такой навязчивый, давящий и бдительный, сейчас молчит.
С закрытыми глазами поглаживаю по спине Леонардо, представляя себе рисунок его татуировки: этот неудаляемый знак рассказывает мне о нем, хотя я и не понимаю, о чем он говорит, и сейчас неподходящий момент, чтобы пытаться понять это. Леонардо трется носом о мою шею и целует в ключицу.
– Я бы хотел остаться, но мне нужно вернуться туда, – шепчет, глядя прямо мне в глаза. – Все, наверное, уже интересуются, куда я пропал.
– Я понимаю.
Нежно убираю ему за ухо прядь влажных волос. Я хочу, чтобы он побыл еще со мной, но должна отпустить его. Филиппо может вернуться с минуты на минуту. Образ Филиппо в моих мыслях уже не имеет очертаний, формы и запаха. Он словно пропал в черной дыре, как и все месяцы, проведенные нами вместе.
– Я люблю тебя, Элена, – Леонардо говорит это моим глазам, целуя меня.
– Я люблю тебя, Леонардо, – прижимаюсь лицом к его груди, чтобы насладиться еще немного теплом его сердца.
* * *
Леонардо ушел. Только что вышел из этого дома, который я перестаю чувствовать своим. Эти стены помнят его аромат, видели его руки, наши обнаженные тела.
Ничто не будет уже таким, как прежде. Мы с Леонардо не говорили о будущем, ничего не обещали друг другу, но оба знаем теперь, что любим взаимно. И после всего этого, я понимаю, не могу больше оставаться здесь. Я должна уйти немедленно, прежде чем пройдет ночь и утро остановит меня.
– На сколько ночей вы задержитесь? – спрашивает портье.
– Пока на одну, потом увидим.
– Пожалуйста, – он подает мне ключи от номера и провожает по коридору. – Вот, вторая дверь справа. Если вам что-нибудь понадобится, я на ресепшен.
Уже почти полвторого, и я одна, в номере 4 отеля «Мари 1» – скромненький отельчик в районе Термини. Это первое, что мне попалось онлайн из недорогих вариантов.
Ожидая такси, которое должно было привезти меня сюда, я распахнула все окна, чтобы выветрился наш с Леонардо запах, и пока летний ветер задувал внутрь, приготовила чемодан с вещами первой необходимости. (Пожалуй, впервые в моей жизни у меня такой минимальный багаж.) Потом закрыла окна. Пошла в комнату, достала из принтера белый лист бумаги, присела на барный стул (тот самый на который обычно сажусь за завтраком) и взяла ручку.
Дорогой Фил…
Я начала так, поддавшись импульсу, а затем остановилась. В моем воображении пробегали все события наших взаимоотношений: каждый совместно проведенный час – от первого поцелуя до разговора несколько часов назад. Это последний акт уже закончившейся истории любви. Рука дрожит, готовясь нанести ей последний удар.
Представила, а что, если я останусь здесь? Что тогда я скажу Филиппо, когда он вернется? Что могло бы ранить его меньше, чем мой побег? И даже если я найду подходящие слова, как смогу потом находиться с ним под одной крышей? Уйти – единственный выход, но я не могу не оставить ему хоть какое-то объяснение.
Поэтому я быстро набросала несколько слов. Просто чтобы сказать ему: я не могу больше оставаться с ним, потому что в моей жизни есть другой мужчина. Сухо, кратко, без извинений, оправданий и объяснений, потому что объяснения нет. Если он возненавидит меня, то должен дойти в этом до конца.
Я сложила листок пополам и положила его на виду на мраморную столешницу, освещенную подсветкой (единственный свет, который я оставила включенным).
Прежде чем выйти с сумкой на плече, я в последний раз оглянулась вокруг. Квартира, которую я разделяла с Филиппо последние пять месяцев. Хотя мой поступок может казаться подлым, иногда нужно больше смелости, чтобы уйти, чем остаться.
Я не боюсь встретиться с ним. И знаю, что рано или поздно придется, но мне нужно время. Сейчас мне нужно обозначить дистанцию между нами. Я не могу больше навязывать ему свое присутствие в этом доме. Этот разрыв болезненный, но лучше обрубить все сразу. И на сей раз возврата назад не будет.
Так что я выскользнула из подъезда, как воровка, и села в ожидающее меня такси. Несмотря на поздний час, дороги полны машин. Рим никогда не спит, особенно в летние ночи вроде этой. Однако все происходящее воспринимается совершенно отдаленным от меня.
* * *
Вот так я оказалась в этом номере отеля, который безуспешно старается быть уютным. Растянулась на кровати со скрещенными за головой руками и устремленным в потолок взглядом. Филиппо уже наверняка вернулся и нашел мою записку. Одна лишь мысль об этом причиняет мне боль. Но я не имею права жаловаться, поскольку ему сейчас гораздо больнее. Я недостойна всей той любви, которую он подарил мне.
Пусть он возненавидит меня, если ему так будет легче.
Я прошу тебя об этом, Фил, в тишине. Я действительно не хотела бы, чтобы ты пролил ради меня хоть одну слезу. Я недостойна твоих слез. Виноватая и счастливая, такой я чувствую себя теперь, потому что предпочла послушать сердце, а не разум, потому что не смогла устоять, потому что наконец-то решила быть честной с самой собой.
В этой комнате не хватает света. Это крепость с маленькими окнами и настолько низким потолком, что оставляет тебя без воздуха. Видимо, у меня приступ паники. А в моем минимальном багаже нет успокаивающих капель. Я одна и должна полагаться только на себя. Очень хочу позвонить кому-нибудь – Гайе, моей маме. Но, выйдя из дома, я сразу же выключила телефон, чтобы не рисковать увидеть имя Филиппо на экране. И он наверняка уже пытался мне дозвониться сотню раз.
Чувствую холод, хотя ночь снаружи еще теплая. У меня озноб, к счастью, в последний момент я засунула в чемодан мою старую, распущенную по швам толстовку «Адидас», которую надеваю обычно по утрам, когда иду за журналом в лавку на углу или сижу по вечерам на балконе. (То, чего я больше не буду делать, по крайней мере в той квартире.)