– Я спасу тебя.
– Не потеряй, – качает головой мама, вкладывая в ладонь камень, не драгоценный, но темно-зеленый, с золотыми искорками и дырочкой, сквозь которую видно солнце.
– Я спасу тебя.
Где?
У боли тоже есть порог, и за ним Янгара не станет. Его подводят к этому порогу, но уйти не позволяют. Держат на краю.
– Не спеши, малыш, – новый голос, но такой знакомый, родной. – Выпей… Вот так, малыш, глотай. Осторожно.
Горькое. И травяное, со знакомым кисловатым послевкусием.
– Потерпи, уже все закончилось.
Неправда!
– Тихо-тихо… я тебе не враг.
Янгар помнит.
Друг. Толстый каам с обрезанным именем, которое дают изгнанникам. Но он сам ушел, пытаясь понять, кем же является. И просил забыть о мести. Янгар не послушал.
– Просто поспи, ладно? Попытайся хотя бы…
Сон от трав тягучий. Сквозь него Янгар слышит звуки. Скрип колес. И лошадиное ржание. Голоса больше не задают вопросов.
Качает.
Колыбель выстлана мягким мехом. От него тоже пахнет травами. Мех порой раскрывают, и тогда возвращается боль. С нею приходит Кейсо. Он уговаривал потерпеть и заново сдирал кожу. Повязки прилипали к ранам, которых было слишком много, чтобы они могли зарасти сами.
Было тяжело.
Дышать.
Пить.
Глотать густой, вываренный бульон, которым Кейсо отпаивал с ложечки, как младенца. Даже просто находиться в сознании оказалось непосильным почти делом.
Боль заглушала все.
И травы Кейсо помогали слабо.
А потом, когда Янгар почти смирился с тем, что так будет всегда, к нему прикоснулись другие руки. Они были холодны. И такой родной голос произнес:
– Не уходи. Пожалуйста.
Я знала, что люди жестоки и что порой жестокость их лишена всяческого смысла, но это…
Их я увидела издали.
Белое поле, лиловые тени, словно кружевная шаль. Кромка леса. Ели. Осины, чьи ветки украшают ледяные ожерелья. И весеннее, еще робкое солнце, забравшееся высоко.
Дорога.
Серая полоса где-то у самого горизонта.
Я смотрю на нее до рези в глазах. Какой уже день я выхожу сюда и, присев на вывернутую осину, жду. С каждым днем ждать все сложней, и голосок сомнений шепчет, что, верно, Янгар уже не вернется. Да и зачем ему? Он нашел себе другую женщину, красивую и… живую.
А я?
Я вот сижу, глажу обындевевший ствол, не ощущая ни холода, ни боли, пусть ледяное крошево и расцарапало ладонь. Мои руки грубы, лицо перечеркнуто шрамом, а на плечах проклятием лежит медвежья шкура.
Сумею ли избавиться от нее?
Осталось не так долго, но… кем я стану после?
И все же я приходила на окраину леса, садилась и ждала.
Дождалась.
Лошадка брела, проваливаясь в сугробы по самое брюхо. Она была невысока и лохмата. В гриве ее застряли колючки репейника, а гнедую шкуру украшали шрамы. Грязный хомут был слишком велик для нее, а массивные дровни и вовсе казались неподъемными. И все же лошадка брела.
Тащила.
И человек, который шел рядом, марая белизну поля цепочкой свежих следов, придерживался рукой за оглоблю.
Его я узнала сразу, пусть и был он облачен не в шелковый халат, а в косматый овечий тулуп, подпоясанный широким алым поясом. Лысую голову прикрывала высокая кунья шапка, лихо заломленная на левое ухо. Кейсо ступал легко, будто бы и не было сугробов, и лошадку, когда та останавливалась, тянул вперед.
– Эй. – Завидев меня, Кейсо остановился. – Госпожа медведица, покажись!
Я вышла из тени.
Не к нему, но к тому, кто лежал на дровнях, укутанный в меховые одеяла.
Бежала?
Летела по снегу. А он, цепляясь за длинный мех моей шкуры, делал ее невыносимо тяжелой, тянул обратно, в лес.
– Помоги, – попросил Кейсо, отступая. И лошадка, вдохнув звериный мой запах, попятилась, но была остановлена твердой рукой. – Если можешь, помоги ему. Пожалуйста.
Как?
Я вглядывалась в такое родное лицо и кусала губы, пытаясь не расплакаться.
Кто сделал это?
И за что?
– Он сильный мальчик. – Теплая рука Кейсо нашла мою ладонь. – Он выкарабкается. Нужно только помочь немного.
Сердце Янгара стучало медленно, тяжело. И запах крови, свежей и старой, пропитавшей повязки, дурманил.
Я сглотнула слюну.
– Нам некуда больше идти. – Кейсо пытался поймать мой взгляд. – У него столько врагов, что… добьют.
И я не друг. Я хийси-оборотень, нежить.
Солнце слепит мне глаза, а в голове одна-единственная мысль: Янгхаар Каапо все равно умирает и смерть его мучительна. Разве не милосердно было бы отпустить его?
Я сумею убить быстро.
И сердце будет сладким.
– Нет, – сказала я себе.
А Кейсо только хмыкнул и, вцепившись в поводья, потянул лошадку назад. Она пятилась по собственному следу.
– Стой. – Я понимала, что это правильно.
Они должны уйти.
Оба.
Слишком много ран. Крови. Искушение, преодолеть которое я не сумею и однажды убью.
– Ты… – Мне сложно смотреть в глаза человеку. – Ты не должен оставлять нас наедине.
Кейсо кивнул.
Понял? Вряд ли. И я не знаю, как рассказать о том, что испытываю. Гнев. Жалость. Страх оттого, что Янгар умрет здесь, на поле, не дождавшись помощи. И ужас при мысли, что, помогая, сама убью его.
– Я слышу его сердце. – Не удержавшись, я коснулась темных волос. – И помню вкус его крови. Мне… сложно. Если я пойму, что мне слишком сложно, я уйду.
– Спасибо.
Пожалуйста. В Горелой башне хватит места для всех.
– Медведица, – повис Кейсо на поводьях, удерживая лошадку, которая трясла головой и всхрапывала, – по нашему следу идут. И можно ли сделать что-нибудь, чтобы не дошли?
Я кивнула: и делать ничего не понадобится. Горелая башня спрятана за заговоренными тропами. Кого бы ни послали по следу Янгара, он уйдет ни с чем.
При мысли об этом я испытала злую радость.
В этот вечер душа Янгхаара Каапо едва не покинула тело. В этот вечер я, глядя в безумные беспамятные глаза, умоляла бездну, в них живущую, дать Янгару сил. И та откликнулась.
– Ты… – Он произнес лишь это слово.