Словом, Лиля вернется к своей семье, к мужу. К тому самому, с которым рвалась поговорить сейчас. И он, ее муж (как зовут? Сергей, кажется), будет обнимать Лилю и делать все то же самое, что делал с ней Евгений…
А он — вернется к Ире, самой прекрасной женщине на земле. Чудесной и совершенной. И черт с ней, с этой стервой Лилей… Пропади она пропадом.
Сзади открылась входная дверь, спину Евгения обдало теплом.
Потом чьи-то руки легли ему на плечи. Ну какие «чьи-то», Лилины, конечно.
И тут произошло нечто странное. Он дико злился на нее, ненавидел. Он собирался оттолкнуть Лилю, он не хотел с ней говорить. Но вместо этого повернулся, что было сил сжал ее в объятиях. Поцеловал в мягкую, пахнущую клубничным сиропом щеку (духи у нее ужасно пошлые, сладкие, ко всему прочему), едва не застонал — от какого-то неизвестного ему доселе острого, неприятного, тоскливого чувства.
— Прости… — прошептала она.
— Я его убью…
— Кого ты убьешь, дурачок?
— Твоего мужа.
— Ты — ревнуешь?! — Она шагнула назад, прижала ладони к губам, широко открыла глаза, захохотала потрясенно и торжествующе.
— Нет, конечно. Нужна ты мне. — Он схватил ее за плечи, снова притянул к себе, впился в губы поцелуем.
Внутри Евгения все ликовало и корежилось одновременно.
— Ты моя, — поцеловав ее, надменно, строго произнес он. — Ты только моя, ты слышишь?
— Лазарев, не сходи с ума.
Он не хотел, не собирался говорить этих слов: «ты только моя». Это слова влюбленного мужчины. А он Лилю не любил. Тогда зачем он это сказал?
Лиля выскочила на крыльцо в летнем платье — руки и ноги голые, открытые туфельки. Она уже дрожала от холода.
— Идем отсюда. Нечего тут стоять.
В номере Евгений опять принялся ее целовать, точно безумный. Потом, глядя в глаза, вдруг стал рвать на ней платье.
— Что ты делаешь? — перепугалась Лиля. Потом не выдержала, засмеялась: — Это такая пошлость, Лазарев, рвать на женщине одежду… Подобное случается лишь в дешевых мелодрамах.
— Молчи! — Он впился ей в губы поцелуем.
Она не сопротивлялась.
Внутри него все дрожало. Он целовал Лилю с такой жадностью, что у него самого заболели губы. И, обнимая, стискивал ее с такой силой, что Лиля временами тихонько вскрикивала.
Евгений словно пытался смять ее, как листок бумаги, в кулаках. Скомкать. Сложить в несколько раз. Еще раз скомкать, сдавить. Сделать совсем маленькой — чтобы втиснуть себе в грудь. Затолкать внутрь, спрятать. Чтобы Лиля была внутри его сердца, чтобы ее никто не видел, но чтобы он сам знал — она у него, она с ним, ее никто больше не отнимет.
Этим вечером они не писали. Лежали, обнявшись. Едва она только пыталась пошевелиться, Евгений стискивал ее еще сильнее, не отпускал, не выпускал.
Он внезапно осознал — он не сможет без нее. Вообще. Он задохнется, как без воздуха. Только с Лилей он может жить, работать, дышать.
— Я тебя люблю, — прошептал он, щекоча губами ее ухо.
* * *
— Мы с Распоповым помирились, — деловито сообщила Вера, когда они с Лилей общались по телефону. Лиля в тот момент сидела у себя в номере, одна.
— Верунчик, это отличная новость! — обрадовалась Лиля.
— Он сказал, что там у него — все, — многозначительно выделив «там», произнесла подруга. — Я, впрочем, с самого начала подозревала, что это несерьезно.
— Почему?
— Ну как почему… Я видела эту дрянь. Молоденькая вертихвостка. Ей двадцать восемь, этой Зиночке. То есть даже тридцати нет. А Распопову — полтинник на носу. Он и меня-то старше… На фига ей сдался проблемный, не очень молодой дядька, к тому же совсем не олигарх. И пьющий еще, — подумав, добавила Вера.
— Гм, действительно, на фига? — задумчиво пробормотала Лиля. Перед ее глазами возник образ второго мужа Веры — мужчины грузноватого, крупного, с мешками под глазами, наполовину лысого. И, чего там скрывать, неопрятного довольно-таки дядьки. Словом, этот образ очень далек от идеала романтического возлюбленного.
Но теперь, после того как она сама приобрела статус «любовницы», Лиля смотрела на измены иначе. И она сказала:
— Но он интересный, твой Распопов. Он добрый, не агрессивный. Он хороший мужик… Умный. У него три высших образования! Почему ты думаешь, что в него нельзя влюбиться? Любовь — это и восхищение тоже… Верунчик, твой Распопов необычный, с ним очень интересно говорить!
— «Говорить!» — возмущенно передразнила Вера. — Если бы им было интересно говорить, они могли… они могли дружить, я извиняюсь за пошлое слово. Они же в постель полезли не для разговоров! Она ему эсэмэски слала известного содержания: «Моя киска, мой зайчик, люблю-целую…» Тьфу! Это Распопов — зайчик?!
— Очень похоже на влюбленность с ее стороны, да, — вздохнула Лиля.
— Влюбленность… Ладно, у нее по дури такое чувство могло возникнуть. Но у него что? Вот ты говоришь — три образования, умный, интересный… Да, я со всем этим согласна, — продолжила Вера. — Он у меня умный мужик. Но неужели он не понимал, своим развитым мозгом, что его союз с этой Зинулей не имеет никакого продолжения?! Ладно, допустим, что Распопов тоже влюбился. Да, теоретически есть вероятность, что этих двоих одновременно постигла неземная любовь, которая способна преодолеть все преграды. Что они будут жить долго и счастливо, а потом умрут в один день. Но, Лиля, это теория! На практике все иначе. И какое «жили долго и счастливо», если он на двадцать лет ее старше! У него печень, у него поджелудочная… У него уже ни одного своего зуба, все вставные! Я тебе даже больше скажу, раз пошла у нас с тобой такая пьянка… У него простатит! Какой из него любовник, какой муж? Год-два-три он еще «повыступает». А потом этой Зинуле вибратор придется покупать… А дети? Этой Зинуле, как любой женщине, нужны дети, у нее своих пока нет. Захочет она родить, а Распопов — того… Спермограмма плохая.
— Ты уверена? — ошеломленно произнесла Лиля.
— А то. Лет пять назад мы с ним общего ребенка пытались завести. Анализы оба сдавали. Я в норме, а у него вот такая ерунда. Я, конечно, обрадовалась — все-таки поздно мне матерью становиться, ни к чему. Он вынуждал, — призналась Вера. — Дико расстроился потом… Ну ладно, предположим, каким-то чудом родится у этих двоих идиотов ребенок. Какой из Распопова отец? Он ленив невообразимо. А с ребенком надо гулять, к нему надо ночью вскакивать… Это очень тяжелый труд. И будет эта Зинуля с младенцем одна бегать… а потом случится с ее мужем инфаркт или инсульт. Или еще какая дрянь. Будет она, молодая женщина, со старым инвалидом возиться!
— Господи, Верунчик, зачем ты Распопова раньше времени хоронишь! — испугалась Лиля.
— А ты посмотри на статистику. Посмотри на реальность. И ты говоришь — он умный… Любит ее… Если бы он действительно любил ее, если бы шевелил извилинами, он бы… — Внезапно подруга сбилась, замолчала. Лиля слышала в трубке пыхтение Веры.