Глаза аббатисы стали круглыми, я поспешила добавить:
– Если вы переживаете, чтобы я не сбежала, то приставьте охрану на время прогулок.
Просьба была нелепой в принципе, во-первых, в монастыре не имелось верховых лошадей, во-вторых, здесь никто из дам никогда верхом не ездил, следовательно, дамского седла не могло быть, а в мужской одежде мне ездить не позволили бы ни за что. В-третьих, я действительно могла удрать во время прогулки.
Но сейчас меня заботило совсем не это. Аббатиса попалась в ловушку, она горячо возразила:
– Но разве в вашем положении, мадам, позволительно ездить верхом?
– В каком положении? – я широко раскрыла глаза в ответ. – Вы имеете в виду пребывание в монастыре?
– Я имею в виду вашу беременность.
– Что?! Мою… что?
Кажется, она засомневалась, повторила уже менее уверенно:
– Вашу беременность.
– О ней вам тоже сказал мой супруг? Тогда он себе льстит, на расстоянии забеременеть невозможно даже от него. К тому же ничего подобного у меня нет, наоборот, у меня критические дни.
Она быстро взяла себя в руки, очень быстро. Конечно, верховую езду мне не разрешили, мало того, эта ханжа прислала ко мне повитуху для обследования. Я готова была спустить повитуху с лестницы и так и сделала бы, но заставила себя вытерпеть все, чтобы она объявила, что ничего нет, что у меня после рождения ребенка не было мужчины.
Если честно, за такое заявление я была готова повитуху расцеловать, чего, конечно, не сделала, но с оскорбленным видом потребовала, чтобы все это зафиксировали на бумаге:
– Мадам, я не доверяю ни вам, ни своему супругу. Вы с ним сговорились меня опорочить или вообще отравить.
Аббатиса снова выказывала возмущение, но бумагу подписала (поджав губы). Заполучив этакий, с позволения сказать, «документ», я решила, что достаточно разыгрывать из себя бедную овечку, пора показать острые зубки. Вытребовав себе бумагу и чернила, написала несколько писем – Шарлю с выражением крайнего возмущения поведением его самого и его сестрицы, Мари и Олимпии с жалобами на безобразное ко мне отношение со всех сторон, Филиппу с просьбой повлиять на моего супруга и даже герцогу де Меркеру, умоляя заступиться за родственницу и помочь покинуть ненавистную обитель, чтобы заняться воспитанием племянников.
– Мадам, рано или поздно я выйду из монастыря, но если хотя бы одно из писем не дойдет до адресата, пеняйте на себя.
Аббатиса поморщилась:
– Я не отвечаю за доставку почты, тем более вашей.
– Так ответите.
Помощь пришла совершенно нежданно.
– Госпожа герцогиня…
Кто еще мог меня так называть, кроме Люсинды? Да, это она пришла в монастырь с корзиной фруктов в руках. У меня умная служанка, она не стала заявляться прямо, сделала это не слишком заметно и теперь шептала, чтобы не услышали.
– Люсинда, осторожно, за мной следят.
– Я знаю. Вам надо сбежать.
– Как?! Нам и шагу за ворота сделать не дают.
– Вы живете в комнате на самом верху? Выберетесь на крышу сегодня ночью, там вас встретят.
– Кто?
– Неважно, главное – сбежать.
– У нас окна заколочены.
– А камин есть?
– Да.
– Мы спустим веревку через дымоход.
Она уже отвернулась, чтобы не привлекать внимание. Уходя, успела шепнуть:
– В полночь.
Оставшуюся часть дня я размышляла над тем, как быть. Провокация? Нет, Люсинда не Милена, она мне верна. Бежать через дымоход, но как? Даже если удастся выбраться на крышу, где гарантия, что нас не поймают?
И все же к вечеру я была готова сбежать даже через дымоход камина. А Сидони, как она? Моя подруга по несчастью горячо поддержала:
– Конечно, бежим! Как вы можете сомневаться?!
Легко сказать, но трудно сделать. Нет, я не о том, чтобы пролезть через каминную трубу, но следовало как-то отвлечь монахинь, да и монастырскую охрану, иначе нас могли схватить прямо на крыше.
Некоторое время мы размышляли, что бы такое натворить, чтобы все были заняты чем угодно, только не нами. У Сидони возникла идея:
– А давайте им мышей подсунем?
Три мышки у нас были, они каждую ночь попадали в ловушку, но мы пожалели бедняжек, потому что сами сидели в мышеловке, и не стали убивать, посадив в ведро и подкармливая хлебом. В ловушке обнаружилась и четвертая. Но как их подсунуть?
– Через дырки! – пожала плечами Сидони.
К полуночи у нас было готово все: четыре мышки, открытые отверстия, дверь подперта столом… Веревка спустилась из дымохода ровно в полночь – Люсинда не обманула. Я легонько дернула за нее и тихо позвала наверх:
– Люсинда?
Служанка отозвалась немедленно:
– Да…
– Мы сейчас, только отвлечем всех…
Никогда не могла заставить себя взять в руки мышку, даже белую и ручную, но сейчас спокойно сунула пальцы в ведро, вытащила одну и быстро протолкнула ее вниз в отверстие. Глядя на меня, героический поступок совершила и Сидони. За первой парой последовала вторая.
А что, если переполоха не будет? Мало ли куда угодили наши мышата?
Потянулись томительные секунды… Потом я сообразила, что было их совсем немного, едва мы успели протолкнуть четвертого мышонка, как внизу раздался дикий визг. Я не знаю женщин, которые не завизжали бы на месте несчастных монахинь.
– Давай, – подтолкнула я Сидони.
Та схватилась за веревку, которую тут же потянули наверх. И в этот момент я сообразила, что одного визга мало, немного погодя поймут, в чем дело, а нас самих заметят на крыше. Надо отвлечь чем-то другим…
Решение пришло мгновенно.
– Сидони, я сейчас. Подождите меня немного, я быстро.
Метнулась к запертой двери, потом по коридору к нашей бывшей каморке. Там тряпья полно, оно загорелось от свечи мгновенно, я еще не успела добежать до своей двери и закрыть ее, а по этажу уже пополз запах гари.
Закрыла дверь, подтащила к ней стол, метнулась к камину, но… веревки не было! С трудом справившись с приступом паники, позвала наверх:
– Люсинда?
– Да, сейчас…
Потом оказалось, что они перепугались переполоха и поспешили спустить Сидони с крыши вниз, не дожидаясь меня.
Время, пока отвязывали веревку, опускали ее мне, а потом тащили меня саму по темному дымоходу, показалось бесконечным. Как удачно я придумала трюк с пожаром! Каморка в другом конце коридора за поворотом, занявшись пожаром в той части здания, на наш дымоход внимания не обратили, это позволило спуститься вниз и пролезть в дыру в заборе, проделанную сообщниками Люсинды нарочно для нашего побега.