«Немедленно найди Гекче! Приведи ко мне так, чтобы никто ничего не понял».
Написала по-итальянски, но сам лист все равно тут же бросила в огонь, убедившись, что Михримах пробежала глазами написанное. Вслух только добавила:
– Скажи, что все, как было когда-то. Она поймет. И быстро.
Провожая дочь до двери, произнесла достаточно громко:
– Я из-за всех волнений действительно устала. Пусть Гекче принесет то, что прошу, лекари дворца не знают ее секретов…
В коридоре у двери своих покоев оставила немого стража и наказала маленькой, шустрой служанке Амаль:
– Когда приедет Гекче, постучишь в эту дверь трижды. Больше ничего не делай, пусть она подождет меня здесь. Поняла?
– Да, госпожа, – присела Амаль.
В покоях Сулеймана не изменилось ничего – та же смертельная бледность, едва заметное дыхание, но у султана появилась еще и испарина, что страшно напугало Роксолану.
– Что вы давали пить Повелителю?
– Ничего, госпожа. Вы не велели ничего давать…
Как же ей хотелось ударить труса наотмашь!
Она вполне понимала страх лекаря, в случае смерти Повелителя Искандер-эфенди первым бы поплатился головой. Сказать, что если он не будет ничего делать, а султану удастся выжить, то она казнит труса сама? Нет, пожалуй, не стоит, любой на его месте боялся бы также.
Роксолана смотрела на Искандера-эфенди и размышляла. Ей безразличен его страх, страх во дворце настолько привычен, что его перестаешь замечать. Погибнуть неудивительно, но она погибать вовсе не желала, и хотя уже была немолода – пятьдесят лет, сдаваться не собиралась.
Первое, что нужно, независимо от того, сумеет ли Гекче помочь Повелителю, и вообще, сможет ли Михримах быстро ее найти, – не позволить злым языкам болтать о недуге султана. Если пойдет слух о смертельной болезни Повелителя, ничто не спасет.
И помочь сейчас ей мог вот этот перепуганный старичок, больше всего сейчас желавший оказаться простым дехканином подальше от дворца.
Позволить лекарю сейчас улизнуть и что-то разболтать за пределами этой спальни, Роксолана не могла. Мало того, его нельзя слишком испугать, лекарь нужен вменяемым и способным что-то сказать любопытным. Значит, его надо чем-то подкупить, увлечь, только чем?
О чем может мечтать этот человек? После пережитого во дворце, наверняка только об одном: спокойной жизни вдали от Стамбула и Топкапы.
– Искандер-Эфенди, вы не хотели бы купить небольшой домик на побережье?
Лекарь изумленно уставился на султаншу. Какой домик, какое побережье, если жизнь Повелителя висит на волоске? А она продолжала:
– С садиком… а еще хорошее содержание… Но этого всего может не быть, если Повелитель умрет. – Голос султанши из медового, вкрадчивого вдруг стал металлическим, казалось, еще мгновение, и она вцепится в горло лекаря. Тот даже сам схватился за горло руками. – Как вы думаете, я желаю смерти Повелителю?
Искандер-эфенди в ужасе замахал руками:
– Что вы, что вы, госпожа!
– Вы не знаете как вылечить султана? – голос снова потек медом.
– Нет… да… то есть…
– Тогда позвольте мне заняться этим.
Вот уж против чего несчастный лекарь не возражал, он почти рванулся к двери:
– Конечно, госпожа, конечно, я не буду вам мешать…
Роксолана успела поймать лекаря, который, удирая из спальни султана, был куда шустрей, чем во время его лечения.
– Эй, Искандер-эфенди, разве я сказала, что вы можете уйти? Я только просила не мешать мне.
Она так и притянула к себе бедолагу, крепко держа за полу халата, приблизила лицо к его уху и настойчиво добавила:
– Вы скажете всем, что Повелитель устал и после тяжелого похода и многих волнений из-за предательств ему нужен отдых. А сами останетесь здесь, наблюдать за лечением. Вы ведь его лекарь…
– Да… нет…
– Ну, вот и хорошо. Пойдемте, повторите мои слова перед придворными и посоветуете им тоже отдохнуть. Только не заикайтесь, пожалуйста, иначе мне придется ткнуть вас вот этим, – она с улыбкой аспида продемонстрировала небольшой кинжальчик, вытащив его из рукава. В действительности это был рабочий инструмент, оставшийся у султана с тех времен, когда зрение еще позволяло ему создавать тонкие ювелирные украшения. Но лекарь-то об этом не знал, да и таким острием все равно можно вполне чувствительно ткнуть в бок.
Они вышли в соседнюю комнату рядышком – султанша на полшага позади Искандера-эфенди. Чтобы лекарь не сказал какой глупости, она уже в двери легонько ткнула его толстый бок шилом:
– Вперед и не заикайтесь, Искандер-эфенди.
Среди собравшихся придворных Роксолана увидела Михримах, дочь слегка кивнула, давая понять, что успела разыскать Гекче. На сердце полегчало…
Не заикаться Искандер-эфенди, конечно, не мог, но султанша нашла выход, она усмехнулась:
– Господин Искандер-эфенди дал Повелителю двойную дозу успокаивающего средства, чтобы он мог отдохнуть хорошо, и теперь боится, что, проснувшись, Повелитель накажет его за долгий отдых.
Голос Роксоланы звучал вполне беззаботно, но обманул не всех. Роксолана заметила, как переглянулись Кара-Ахмед-паша и секретарь имперского совета Кемальзаде Мустафа. Ах, вы ж мерзавцы! Только и ждете смерти Повелителя? И снова внутри крик:
– Не отдам!
Но только внутри, у Роксоланы просто не было времени разглядывать собравшихся, она знаком позвала Михримах и тихонько скомандовала стоявшего столбом Искандера-эфенди:
– Господин Искандер-эфенди, нам пора к Повелителю. Его сон стоит оберегать.
Сбежать лекарю не удалось, он поплелся обратно в спальню на дрожащих ногах.
– Матушка, она ждет. И я отправила за господином Иосифом Хамоном.
– Молодец, но разве он приехал?
– Да, только что, переоденет дорожное платье и поспешит во дворец.
– Хвала Аллаху!
Иосиф Хамон сначала отправился вместе с Сулейманом в поход, но вынужден был покинуть Повелителя, чтобы похоронить своего отца. Его не оказалось рядом, когда султан заболел, может, теперь поможет?
Но Роксолана больше надеялась на свою Гекче, которая знала толк и в ядах, и в противоядиях.
В спальне она указала перепуганному лекарю, чтобы сел в сторонке и молчал. Дильсиз знаками показал, что в потайную дверь стучали, Роксолана кивнула:
– Пусть приведут женщину, которая в моей комнате.
Сулейман по-прежнему лежал бледный, как полотно его рубашки, и тяжело дышал. Роксолана присела на постель, взяла безжизненную руку в свои руки, снова умоляла, как тогда, когда его отравили впервые:
– Не умирай… Ты так нужен нам… не умирай!