Но у него еще было время опять вернуться в шеренгу, пригнуть голову к конской шее и выставить вперед палаш. В отличие от сражения за Валенсию де Алькантара, здесь драгуны атаковали не пехотинцев, а всадников, и клинок свой он держал теперь так, будто Лакки был не простым скакуном, а сказочным единорогом с полосой грозно сияющей стали во лбу.
Испанская кавалерия только приходила в себя, и удар английских драгун разметал ее строй. Джек почувствовал, как его клинок вошел в чью-то плоть, и увидел, как выпал из седла враг. Этот случай был вовсе не единичным: очень скоро повсюду можно было видеть коней, бестолково метавшихся с опустевшими седлами. Сам бой после первого столкновения, как и ожидалось, распался на множество отдельных стычек, поединков и схваток между малыми группами конников. У подножий двух разделенных небольшой низиной холмов теснились палатки, и некоторые испанцы устремились туда, видимо в надежде среди них затеряться.
Джек увидел в их бегстве возможность возобновить свою охоту на Хью и помчался за удирающими врагами, хотя сигнальный рог Кроуфорда уже протрубил сбор. Конечно, это было явным нарушением дисциплины, но он всегда мог сказать, что его увлекло упоение боя. На деле же юношу, хотя он и убивал, подчиняясь жестокой необходимости, резня никогда не манила. Был только один человек, смерти которого он сегодня желал и твердо намеревался добиться.
* * *
Джек отыскал его именно там, где и рассчитывал обнаружить. Два испанских офицера, о чем-то совещавшихся возле большого, не иначе как штабного, шатра, завидев двоих скачущих к ним англичан, обратились в бегство. Человек, находившийся внутри шатра, повел себя иначе. Он сидел во главе длинного стола, перед ним стоял бокал с вином.
— Знаешь, как только я услышал сигнал горна, — сказал Рыжий Хью, — сразу подумал: вот скачет молодой Абсолют! И видишь, не ошибся.
Джек вытащил пистолет и обратился к Уорсли:
— К седлу Лакки приторочен мой карабин, в седельной кобуре второй пистолет. Покарауль у входа и стреляй в любого, кто попробует нам помешать.
Уорсли взял пистолет и глянул на ирландца.
— Почему бы мне просто не пристрелить этого малого?
— Никого не пускай сюда, — сказал Джек, оставив его вопрос без ответа. — Сделай это, и я буду твоим должником. Внакладе ты не останешься.
— Вот это по-нашенски, — радостно ответил денщик.
Как только он вышел, Джек рывком распустил полог, отгородив и себя, и ирландца от внешнего мира. Наконец он остался один на один с врагом, который когда-то был ему другом.
Некоторое время в шатре стояла тишина, пока Джек, чихнув, ее не нарушил.
— Будь здоров, мальчик! — хохотнул Рыжий Хью. — Похоже, ты сильно простужен? Или это рецидив давнишнего гриппа? Если так, — улыбнулся он, — мою шляпу все еще украшает омела, да и паучок, не сомневаюсь, где-нибудь сыщется.
— Со мной все в порядке, спасибо. И времени на возню со снадобьями у нас с тобой нет.
— А жаль. — Ирландец склонил голову набок и прислушался. — Это из-за переполоха, который вы там устроили? Или потому, что ты собираешься меня убить?
Джек промолчал.
— Ага, значит, верно последнее. А почему, паренек?
— Сам знаешь.
— Ну да… дело чести. То, чем обычно одержимы молокососы. Я тоже в первый раз убил человека по этой причине, о чем до сих пор сожалею. Нет уж, теперь я ради чести драться не стану.
— А ради чего станешь?
Рыжий Хью посмотрел на парусиновый потолок и пожал плечами.
— Ради своей жизни, своей семьи и своего дела.
— Ну так считай, что и я дерусь ради того же.
Джек, стоявший до сего момента у входа, выступил из тени в круг отбрасываемого тремя лампами света, положил на длинный, придвинутый к стене стол продолговатый сверток из промасленной кожи и принялся разворачивать его, продолжая давать необходимые пояснения:
— Моя жизнь сейчас тоже в опасности. Мое дело, символом которого является мой мундир, противостоит твоему. А имя моей семьи твоей милостью обесчещено, ибо замарано связью с твоей изменой.
— А, опять честь! Как говорит поэт: «прекрасная игра воображенья», погоня за которой есть не более чем «охота за тенью». За тенью, Джек. Но нет, признайся, у тебя есть куда более вещественная причина, очень даже осязаемая? Неужели все и вправду из-за той девушки, а?
Джек ответил не сразу, но когда заговорил, в словах его звучала неприкрытая горечь.
— Поначалу да, так оно и было. Меня ослепляла страсть, но она, видимо, так и не сделалась подлинным чувством. Когда ты, использовав Летти, предал меня, когда ты воспользовался моей любовью в своих целях, когда ты разбил мое сердце… — Он слегка заколебался, потом продолжил: — Тогда я подумал, что имею вескую причину тебя убить. Но, — покачал головой Джек, — в тюрьме, где я оказался твоими стараниями, у меня было время поразмыслить. И я пришел к выводу, что главное тут и вправду честь. А не всякие там «игры воображенья».
Он умолк. Усилившийся дождь барабанил по парусине. Снаружи слышались крики, кто-то издал пронзительный, резко оборвавшийся вопль.
Джек до конца развернул обертку, и свет ламп заиграл на металле эфесов и ножен.
Рыжий Хью приподнялся, чтобы взглянуть.
— А, шпаги, да? Надо же, ты позаботился и об этом. Поверь, твоя предусмотрительность и решимость повергают меня в печаль: грустно убивать друга.
— Тебе ли не знать.
— Да уж. Прости меня, Господи. Но я не думал, что этот грех мне придется совершить снова.
Джек облизал потрескавшиеся губы.
— Ты так уверен, что убьешь меня?
Макк луни залпом осушил свой бокал и медленно встал. Джек отступил на шаг. Хотя оба клинка еще не были обнажены, он знал, как стремителен Хью в нападении.
— Мой друг, тебе это тоже известно. Если мы станем драться, победа будет за мной. Мы дважды скрещивали шпаги, и оба раза я брал верх. И ты должен знать, что на сей раз, — в добродушном тоне ирландца проскользнули суровые нотки, — я не смогу тебя пощадить. Еще в той казарме мне стало понятно: ты не успокоишься, пока я не умру. А смерть пока что не входит в мои планы: знаешь ли, полно других дел. Важных дел. — Он протянул руку. — Так что, парень, вот тебе мое предложение. Давай-ка пошлем подальше всю эту честь и, вместо того чтобы беречь ее, сбережем наши жизни.
Джек сглотнул, глядя на спокойного, уверенного в себе противника. Но сказать ему было нечего. Здесь, сейчас — нечего.
Он покачал головой.
— Ну что ж, тогда за дело, — вздохнул Рыжий Хью.
Они взяли шпаги и разошлись к противоположным концам стола. В длину шатер не уступал римской камере Джека, но был несколько уже, и с того момента, как юноша направился к своему месту, он фактически уже вступил в поединок, ибо, согласно наставлениям Убальди, готовясь к бою с левшой, перво-наперво следовало встать левее противника. Ирландцу же сместиться так, чтобы выиграть дополнительное пространство, мешал стол.