Джек на мгновение задержал на нем взгляд, затем вновь переключил все свое внимание на ювелира.
— Мне очень жаль, сэр, я так торопился, но… меня задержали дела.
— Дела? — Месье Гвен подошел к окну и поглядел на Клотильду. — Ca va, ma petite? [43] — спросил он, потом обернулся. — Вы не находите, что моя дочь выглядит несколько нездоровой?
— Нет, месье Гвен. Мне так не показалось. Но… возможно, лишь потому, что меня и самого малость потряхивает. Инфекция, сэр… она просто носится в воздухе. Столько народа вокруг, столько… контактов.
— Ну-ну. Дочь, похоже, вела урок очень вяло?
— Au countraire [44] , месье. Она была… очень мила.
— Мила?
Джек мысленно чертыхнулся. Он хотел сказать нечто другое. Но дурацкое слово сорвалось с языка, а лягушатники шуток не понимают.
— Папа, со мной все в порядке, — вмешалась Клотильда.
Отец не обратил на дочь никакого внимания.
— Ей надо бы отдохнуть. Вы не будете возражать, если мы закончим урок?
Джек чертыхнулся еще раз.
— Нет. Разумеется, нет.
— Тогда… до новой встречи. Но непременно внизу. Чтобы я мог быть уверен в правильном ходе… контакта.
Джек пошел к камину, чтобы забрать свою сумку, треуголку и трость. Выпрямляясь, он незаметно подмигнул водяному и лишь потом повернулся.
Отец Клотильды держал в руках его стих.
— Рыботорговка? — поинтересовался он, выгнув бровь.
Мать права. Сейчас каждый болван мнит себя знатоком высокой словесности. Надо просто не обращать на это внимания, вот и все.
— Месье. Мадемуазель.
Джек дважды отдал поклоны и направился к двери, где все еще торчал самодовольно ухмылявшийся Клод. С ним Джек раскланиваться не стал, даже когда тот с готовностью посторонился. Нет сомнений, этот парень сгонял за хозяином, несмотря на полученный шестипенсовик. Теперь с этим уже ничего поделать нельзя, но позже… Позже можно будет и поквитаться.
— Портшез! — крикнул он, оказавшись на улице, и перед ним тут же выросли двое здоровяков.
Идти было, собственно, недалеко, но накрапывал дождик, да и стоило поберечь свои силы. Они могли ему вскоре понадобиться. Если все сладится и пойдет хорошо.
Забравшись внутрь, Джек откинулся на подушки и важно изрек:
— Голден-сквер.
Каретный двор тянулся от Уорвик-стрит до Голден-сквер, и именно там Джек попросил носильщиков остановиться. Ему не позволяли входить в дом с парадного входа, ибо леди тщательно берегла свою репутацию, а частые и чересчур долго длящиеся визиты молодого и симпатичного малого могли обратить все ее усилия в прах. Поэтому он расплатился с носильщиками и зашагал к вымощенному булыжником тупику. Каретники уже хлопотали вовсю, ибо по мере приближения лета спрос на их продукцию все возрастал. Так что никто не обратил никакого внимания на юношу, подошедшего к маленькой дверце за мастерскими и отомкнувшего ее извлеченным из секретной щели в старой каменной кладке ключом. Проскользнув в крошечный садик, Джек привалился к стене и оглядел окна дома.
Она была в верхнем салоне, что очень приободрило его. Но не одна, и восторг, всколыхнувшийся в душе Джека, сменился разочарованием. С кем она говорит? Оказалось, не с горничной. С каким-то мужчиной. Тот вальяжно расхаживал по салону, и Джек совсем сник. Потом в нем вспыхнул гнев, когда он сообразил, что посетитель — вовсе не содержавший и дом, и его прекрасную обитательницу лорд Мельбури. Тот, впрочем, так и так должен был сейчас находиться на парламентском заседании. Именно на его отсутствии Джек и строил расчет. Однако отсутствием лорда, похоже, решил воспользоваться и еще кое-кто, а это уже не лезло ни в какие ворота. Джек, безусловно, не был так глуп, чтобы ревновать к его светлости, но прочих соперников он, разумеется, не потерпит.
Ревность подстегивала. Джек мог бы войти через заднюю дверь и по двум лестницам взбежать наверх, однако кованый железный балкончик примыкал прямо к гостиной, а толстые виноградные плети ни в чем не уступали ступеням. Он в один миг взобрался по ним. И услышал смех. Ее — с характерной горловой хрипотцой, и мужской — очень самодовольный. Перемахнув через балюстраду, Джек посмотрел на закрытую дверь, потом -на окно. То, по счастью, было открыто.
— Разве вам хочется именно этого, сэр? — вновь рассмеялась она. — Я должна держать это именно так?
— Именно так, мадам, но… сдвиньте пальчики к кончику… если это возможно. А теперь поверните их и подайте чуть в сторону… да!
— Так?
— Именно так. Да, мадам, да! Это… ах! Это просто… великолепно!
Джек мог стерпеть что угодно, но только не сдавленные сладострастные стоны, и потому с негодующим ревом впрыгнул в салон.
— Проклятье! — вскричал мужчина, отскакивая от мольберта. В руках его были палитра и кисть.
— Джек! — вскрикнула Фанни. — Что за пассаж? — Кринолин [45] изумленной красавицы возмущенно заколыхался. — Какого черта ты вдруг решил, что можешь ко мне так врываться?
— Мм… ну… я думал устроить тебе сюрприз. Я не знал, что у тебя будут гости.
Джек и сам понимал, насколько жалко и неубедительно это звучит. Фанни пренебрежительно хмыкнула и перешла в наступление.
— Ты должен немедленно извиниться перед мистером Гейнсборо [46] за свои глупые шутки. — Красавица поглядела на живописца. — Мне так неудобно, сэр. Мой брат — неотесанный провинциал и о многом попросту не имеет понятия. Например, о том, что входить принято через дверь.
Она вновь обернулась, одарив невежу уничтожающим взглядом.
Художник уже привел в порядок и свой костюм, и палитру.
— Пустяки, мадам. Я просто… гм… не знал, что у вас есть брат.
— Вообще-то лишь сводный. — Подстегиваемый свирепыми гримасками Фанни, Джек шагнул вперед и с нарочитой неловкостью поклонился. — Не гневайтесь на меня, сэр, — произнес он с корнуолльской растяжечкой гласных. — Моя сестра так добра, что пытается сузить разделяющую нас пропасть. Знаете, я тут меньше недели, но успел насмотреться такого, что впору свихнуться. Лондон… он… он поразителен, сэр.
— М-да… поразителен. А… из какого вы графства?
И без того по уши увязнув во лжи, Джек решил продолжать в том же духе.
— Из Сомерзета, — заявил он со вполне уместным «з» вместо «с».