— А ты не находишь, что в выражении лица у меня есть… ну… что-то развязное?
Джек снова глянул на холст. Там была женщина. Отнюдь не монахиня. Что точно отображало природу Фанни. И отвечало ее ожиданиям. Ведь портрет обязательно выставят на всеобщее обозрение, что ей только на руку. Все будут знать, что она — любовница богача. А разница между куртизанкой и содержанкой огромна.
— Этот портрет поможет тебе упрочиться в столице, я в этом уверен, — пробормотал он, потом повернул голову и поцеловал руку, лежащую у него на плече.
— Милый мальчик, — сказала она, поворачивая кисть, чтобы он поцеловал и ладонь.
Джек с удовольствием подчинился. Три месяца назад он, без сомнения, поспешил бы развить успех, устремившись к губам, языку, груди — и чем быстрее, тем лучше. Но полученные уроки диктовали другое. Поэтому Джек как истинный кавалер обвел свою даму вокруг стола, наполнил уже два стакана портвейном и, пригубив свой, прошептал:
— Я кое-что для тебя приготовил.
— Подарок? — спросила с интересом она, а когда он извлек из сумки персики в бренди, вздохнула: — Как это мило! Но все-таки, Джек, я не хочу, чтобы ты тратился на меня. Мне ведь известны твои достатки.
— Это так, пустячок, приложение к главному. — Джек развернул лист бумаги. — Вот настоящий подарок, который не стоил мне ничего. Кроме, — тут он приврал, — бессонной ночи. Не суди его строго, ведь все, что в нем есть, подсказано мне моим сердцем.
Это тоже была не вся правда. Не только сердечные, но и еще кое-какие позывы принимали участие в стихосложении, однако Джек не счел нужным о том поминать.
— «Благоговейный разговор при свечах», — объявил он. — Позволят ли мне начать?
— Я вся внимание.
Откашлявшись, Джек приступил к декламации.
Огнем дрожащим свеч в ночи облит,
во всем покорный сердцу и природе,
я на колени пал, как неофит,
коснулся языком упругих бедер.
И вверх взглянул, и терпкий аромат
повлек меня из бездн к вершинам счастья.
Там кладезь был, не источавший хлад,
но обдающий жаром сладострастья.
К нему припав, ланиты погрузив
в курчавое руно, объятый жаром,
я пил и пил, мне был ответом взрыв,
рот оросивший сладостным нектаром.
Исчезло время. Свет вокруг угас.
Утих глас бурь, назойливый и злобный.
И заставлял тесней смыкаться нас
твой стон, сладчайшей музыке подобный.
Читая, он не принимал предписываемых Лебреном поз, ведь речь шла не о чудище из японских морей, а о вещах много более сокровенных. Поэтому для декламации не нужно было ничего, кроме легкой хрипотцы в голосе, которая проявлялась сама собой по мере приближения стиха к финалу. Закончив, Джек поднял взгляд. Фанни стояла, полузакрыв веки и, насколько позволял кринолин, прислонившись к столу.
— Ах, Джек! Это и впрямь настоящий подарок. Но… — Ее руки комкали шелк пышной юбки. — Но, мне кажется, ты пока еще… не вполне подарил его мне.
Джек опустил глаза. Она собирала в складки лиловую ткань, и нижний обруч ее кринолина уже приподнялся над полом. С пересохшим в одно мгновение ртом Джек подался вперед.
— У тебя в спальне? — сдавленно спросил он.
— Нет времени. — По мере того как обруч полз вверх, голос ее становился все ниже. — Через тридцать минут меня ожидают у леди Дэлраймпл, а чтобы влезть в это платье, я потратила около часа. Кроме того… — Белая нижняя юбка уже задралась до колен, обнажив светло-розовые чулочки. — Кроме того, твой стих, кажется, претендует на некоторую… оригинальность. Так почему бы тебе и впрямь не упасть на колени и… и мы поглядим, так ли уж велика твоя жажда. Если ты… хм… действительно ею томим, тебя ждет новый урок. Или, скорее, награда. Я покажу тебе, как мне больше всего нравится использовать то, что ты мне принес.
С этими словами Фанни сняла крышку с банки, выудила из нее персик и мазнула им по губам своего юного кавалера, уже, кстати, стоявшего перед ней на коленях. Джек машинально слизнул капли бренди, зачарованно глядя, как мокрая ручка наставницы исчезает под юбками.
— Как там у тебя? «И терпкий аромат повлек меня из бездн?.. « Что ж. Пусть все так и будет.
Тело красавицы содрогнулось, глаза ее снова полузакрылись, а вторая рука обвилась вокруг головы неофита и понуждающе напряглась.
Джек мечтал об этом моменте с утра. Фанни каким-то чудом удалось, собрав обручи кринолина в гармошку, упереться в ребро столешницы ягодицами, в результате чего между полом и нижними юбками образовалась щель, в какую он смог проскользнуть. На него мигом обрушились вороха мягких тканей, и он словно бы оказался в пещере — в непосредственной близости от сокровища, что так манило его. Но спешить было нельзя, и, храня верность постулатам собственного стиха, Джек поначалу занялся левым бедром чаровницы, пройдясь языком по вмиг намокающей паутине чулка от коленной чашечки и до самой подвязки. Взявшись зубами за ленточку, он развязал пышный бант и осторожно лизнул обнажившуюся шелковистую кожу.
Словно издалека до него дошел стон. Рассудив, что повторение — матерь всех удовольствий, он повернулся в другую сторону: стал искать, и нашел, и потянул зубами за ленту. Она была длинней первой, его затылок уперся в обруч, но в конце концов бант был развязан, и он опять, уже более энергично, пустил в ход язык.
На этот раз стон прозвучал громче, а у вкрадчивого исследователя то ли от нехватки воздуха, то ли от прикосновения к его щекам чего-то густого и вьющегося пошла кругом голова. Все, что ему теперь оставалось, это пробиться сквозь пелену нижних сорочек, что он и сделал, раздвинув ладонями нежные полные бедра. В нос ему тут же ударили запахи мускуса и французского бренди. Опьяненный этими ароматами, Джек запрокинул лицо…
И от удара ногой чуть было не опрокинулся на спину. Фанни вдруг резко и неожиданно оттолкнулась от края стола. Действовать столь опрометчиво в деликатнейшей из ситуаций было, мягко говоря, невежливо, и Джек тяжело повернулся, собираясь выразить свой протест, но полумгла пещерки внезапно сменилась кромешным мраком. Обручи кринолина упали, окружая ошеломленного пленника куполом многослойного шелка.
— Фанни! Что… — в изумлении выдохнул Джек и через ткань получил удар по макушке.
Он вмиг присмирел, несмотря на боль и удушье, ибо понял, что в комнату кто-то вошел.
— Этот идиот Картье почему-то выбрал именно сегодняшний день, чтобы дать дуба.
Голос лорда Мельбури, без труда заглушавший ор парламентской оппозиции, легко проходил сквозь ситец и шелк.
Джек оледенел, сидя на пятках и упираясь ладонями в пол. Фанни сильно давила на него сверху. Тусклый свет, проникавший в пещерку сквозь щель между полом и бахромой кринолина, позволил ему увидеть, что она стоит на носках. Он тут же съежился и склонил голову, чтобы дать ей больше свободы, и Фанни, охватив голыми бедрами его шею, незамедлительно опустилась на обе ступни. Голос ее был необыкновенно спокоен.