Хорвати кашлянул, стараясь придать уверенность своему голосу, и спросил легата:
— Возможно, ваше преосвященство интересует что-то еще?
— Вряд ли. — Кардинал неопределенно пожал плечами. — Дракула мертв. Было весьма любопытно послушать о том, что случилось с его телом. Хотя, вероятно, в протоколе необходимо упомянуть еще одну деталь. — Он улыбнулся. — Я говорю о том, что произошло с головой Влада. Всем известно, что ее привезли Мехмету в Константинополь. Я слышал, это был едва ли не единственный дар, который порадовал султана так же, как экзотические растения для его сада. Говорят, он почти неделю держал мертвую голову Дракулы в собственных покоях и любовался на нее, потом распорядился надеть ее на шест и выставить на городской стене. — Кардинал поднялся, расправил спину. — Я считаю, что исповедь закончена, история Дракулы изложена, но меня не оставляет любопытство. Мне очень хотелось бы знать, как нашим трем свидетелям удалось пережить все то, что случилось, и как они провели те пять лет, что минули со дня смерти Дракулы. Пусть они скажут об этом, а писцы внесут их слова в протокол.
В зале снова повисла тишина, потом Петру громко приказал:
— Вы слышите? Отвечайте!
Первой заговорила Илона:
— Вам все известно обо мне, спатар. Ведь именно ваши люди привезли меня сюда. Прежде я была послушницей, теперь стала настоятельницей монастыря в Клежани.
— И все ваши тайны скрыла монашеская ряса. Не так ли, достопочтенная матушка? — заметил кардинал. — Хотя признаюсь, ваши шрамы интересуют меня куда больше, чем мои собственные. Ну а что же самый лучший друг Дракулы? — Кардинал обернулся к исповедальне, стоявшей слева. — Из того, что вы сами сказали нам, следует, что вас вроде как убили. Однако все мы собственными глазами видим, что это не так. Что же сталось с нашим героическим предателем? — Кардинал не скрывал иронии.
Рассказывая о последнем коле, о копье, на которое была воздета голова Дракулы, Ион словно снова окунулся в прошлое. Его сознание парило над волнами памяти, как осенний лист, сорвавшийся с ветки, но насмешливый голос кардинала вернул Тремблака к действительности.
— Да, наверное, я должен был быть убит. Все шло к тому, — ответил он. — Лучше бы так и случилось, но оказалась, что моя судьба состоит совсем в другом. Я стал пленником Бесараба Лойоты. Меня зарыли в землю почти в то же самое время, когда опустили в могилу тело Дракулы, но живьем, как старшего брата Влада. В отличие от Мирки мне позволили дышать и влачить жалкое существование, которое едва ли можно назвать жизнью. До сегодняшнего дня я был погребен в могиле с маленьким отверстием, необходимым для доступа воздуха, и хотел бы, чтобы обо мне больше никогда не вспоминали. Если в вас есть хоть капля сострадания, то вы вернете меня обратно в нору и не будете больше мучить. — Голос Иона дрогнул, в нем послышались рыдания.
— Ну а вы, исповедник и духовник Дракулы? — обратился граф Хорвати к обитателю последней исповедальни.
Посланник венгерского короля явно терял терпение.
— Можете ли вы удовлетворить интерес его преосвященства и позволить нам поскорее покинуть это место?
Скрипучий голос отшельника прозвучал необыкновенно четко:
— Я остался в Пеште. Дракула отправился на войну, не исповедовавшись и не попросив у меня благословения. Потому мне нечего сообщить о его последних мыслях и желаниях.
— Но потом, после его смерти, вы перебрались сюда, в эту пещеру, затерянную в горах, верно?
Ответа не последовало.
— Говорите быстрее! — грубо подстегнул отшельника Петру.
После долгого пребывания в этом зале спатар горел желанием поскорее покончить с делом и убраться отсюда.
— Да, я приехал сюда.
— А почему вы поступили именно так? — Кардинал повернул мясистую шею и обратил взор к исповедальне отшельника.
— Я думал, что в этом месте, которое Дракула так любил, смогу обнаружить отголоски его последних мыслей, не известных мне. Разве я ошибался? — Он вдруг коротко рассмеялся впервые за все то время, что находился здесь, и это прозвучало странно.
— Достаточно. — Граф поднялся с кресла, повернулся и взглянул на клирика, стоявшего рядом с ним.
Хорвати чувствовал себя измученным как никогда, но его единственная надежда на спокойный сон без угрызений совести, без демонов, вечно беспокоящих и обвиняющих, была связана с этим человеком.
— Я снова спрашиваю ваше преосвященство, удовлетворили ли вы свое любопытство, хотите ли еще что-то узнать?
Кардинал повернул голову, взглянул в единственный глаз Хорвати, в котором светилась отчаянная надежда, и ответил:
— Нет, не хочу.
Венгр колебался, вглядываясь в непроницаемое лицо этого невысокого полного человека.
— Может быть, вы сообщите нам свое решение? — спросил он наконец, затаив дыхание, поднял руку и потер изувеченный глаз. — Сегодня ночью мы выслушали историю, полную ужасов, но в ней говорилось и о крестоносце, предводителе христианских воинов, который разил врагов Господа нашего под знаменем Дракона и погиб под ним от руки иноверца. Имя Влада Дракулы воссияло бы с новой силой, если бы Папа отпустил его грехи. Наши деньги, потраченные на новые брошюры, смогли бы преодолеть и развеять ложь, распространявшуюся о нем прежде, и слегка смягчить страшную правду. Это касалось бы репутации ордена Дракона и всех его членов.
Граф замолчал.
Он напряженно вглядывался в лицо кардинала, надеясь найти в его глазах хоть какой-нибудь намек на возможнее решение, но ничего не обнаружил, поэтому резко спросил:
— Так что же, Гримани? Восстанет мой орден из праха или так и останется поверженным?
Кардинал поднял голову, взглянул на графа, потом на молодого спатара и три исповедальни.
— Ни то ни другое.
Папский легат, почувствовал, как дрогнули сердца обоих воинов, и добавил:
— Я не могу ничего решать. — Гримани спустился с кафедры, подошел к двери и остановился. — Если говорить начистоту, граф, то странно с вашей стороны ожидать решения прямо сейчас, после столь долгой бессонной ночи. Как можно делать выводы на основании не совсем правдоподобных, как мне кажется, рассказов?! Решение буду принимать не я. Это не моя прерогатива. Да, я представляю римскую власть, но не мне принадлежит решающий голос. Я прочту все, что было записано сегодня ночью, а потом буду иметь беседу с Папой. Именно этот разговор станет решающим. — Кардинал снова посмотрел на три исповедальни и осенил себя крестом. — Только понтифик может даровать отпущение такому великому грешнику, как Дракула.
— Но могу ли я сам надеяться на прощение? — Хорвати приблизился к кардиналу. — На возрождение ордена Дракона?
— Такие случаи уже бывали. Я думаю, лично вы можете получить прощение и готовить золото, чтобы вдохнуть в свой орден новую жизнь.
— Благодарю. — Хорвати низко склонил голову.