Он сделал все, что мог.
— Мы соберем протоколы и заверим их нашими печатями, — сказал граф. — Вы получите одну копию. Я возьму с собой вторую, чтобы эту историю тайно напечатали. Третью же мы оставим здесь.
— Что ж, хорошо. — Гримани бросил взгляд на три исповедальни. — А как насчет остального?
— Мы все организуем здесь, ваше преосвященство, не сомневайтесь, — ответил Хорвати, глядя на Петру.
Несколько мгновений кардинал внимательно смотрел на них обоих.
— Да, конечно, — негромко проговорил он. — Каждый должен заниматься тем, что ему положено, не так ли?
Легат поднял два пальца, соединенных вместе, нарисовал ими в воздухе крест и произнес нараспев:
— Да пребудет с вами Господь.
— До последнего часа, — ответил Хорвати и поклонился.
Кардинал слегка наклонил голову, попрощался и вышел из зала.
Вместо него в проеме двери появилась крепкая, жилистая фигура Богдана, помощника Петру. Он взглянул на рыцаря и вопросительно поднял брови. Спатар кивнул. Богдан обернулся и подозвал к себе двух солдат. Один был молодой, энергичный, второй постарше, усталый и раздражительный.
Тем временем за спинами охранников появился еще один человек. Длинный кожаный передник закрывал его тело от шеи до лодыжек, лицо было замарано сажей, в руке он держал меч. Острие клинка упиралось в пол, а рукоятка возвышалась до уровня подбородка кузнеца.
Хорвати увидел его и улыбнулся.
— Вот и Коготь дракона, — сказал он. — Я совсем забыл, что его должны были перековать.
Граф подозвал кузнеца к себе, взял меч обеими руками, высоко поднял его.
— Что за оружие!
Он повернул клинок так, чтоб на него попал луч солнечного света, струящегося в узенькое оконце. Рукоятка меча засияла. Драконы, изображенные с обеих ее сторон, ожили, взмахнули крыльями и взлетели.
— Знаете ли, Петру, — продолжил Хорвати, — тот, кто ни разу не держал в руках такое могучее оружие, может подумать, что оно тяжелое и с ним трудно управляться. На самом деле это не так. Меч сделан весьма искусно. Он легок, несмотря на величину. Его можно поднимать как угодно долго и рубить врагов. — Он легко подбросил оружие, ловко поймал его и вздохнул, любуясь чудесным клинком. — С таким мечом можно возвратить Константинополь.
— Мой господин!..
Хорвати взглянул на Петру. Молодой человек протянул руки, желая взять меч, но венгр не опустил его.
— Мой господин, — повторил спатар. — Это валашский меч. Он принадлежит нашему князю.
Единственный глаз Хорвати сузился. Он пожал плечами, опустил меч и протянул Петру. Спатар взял его, некоторое время держал в руках, а потом положил на поручни кресла. Он повернулся к кузнецу и знаком приказал тому уйти. Его приказание было выполнено. Дверь закрылась.
Граф Хорвати глубоко вздохнул и сошел с кафедры.
— Протокол!.. — резко приказал он.
Сразу вслед за тем занавеска первой исповедальни откинулась с той стороны, где обычно находился священник. Монах, сидящий внутри, сощурился от яркого света, ударившего ему в лицо. Он уже скрутил бумаги и перевязал их шнурком.
Хорвати подошел к нему и взял свиток.
— Благодарю за работу, — сказал он. — Ты получишь вознаграждение. Подожди там, в зале.
Монах поднялся, расправил спину, вышел из исповедальни и встал рядом с Петру и его солдатами.
Граф Хорвати направился ко второй и третьей исповедальням, откинул занавеси и повторил писцам те же слова. За все это время они только два раза покидали кабинки, работали, не разгибая спины, как невольники. Потому все трое выглядели чрезвычайно усталыми, измотанными и голодными.
Когда все они собрались вокруг Петру, он показал им на небольшой стол, стоявший в дальнем конце комнаты, и холодно произнес:
— Вот вино и еда. Берите сами сколько угодно.
Монахи, сопровождаемые солдатами, поспешили к угощению.
Хорвати собрал все три копии исповеди, прижал их одной рукой к груди, другой же осторожно приподнял край завесы первой исповедальни со стороны узника.
Ион вскинул голову и прикрыл рукой глаза. Яркий солнечный свет доставлял боль его и без того нездоровым, полуслепым глазам. За время, проведенное вне камеры, его зрение улучшилось, хотя и ненамного. Он уже мог различать овал лица человека, склонившегося над ним.
Граф не сказал ни слова, двинулся дальше и поднял занавеску второй исповедальни.
Илона не подняла головы, даже не открыла глаз. Женщина едва заметно шевелила губами, но Хорвати не мог понять, читала ли она молитву или снова повторяла слова той жалобной погребальной песни, спетой над телом Дракулы.
Духовник Влада не шевельнулся, когда Хорвати заглянул к нему. Он низко надвинул капюшон на лицо. Граф мог различить лишь губы отшельника, полускрытые в тени, и его подбородок. Как и аббатиса, монах что-то неслышно шептал себе под нос.
Несколько мгновений посланник венгерского короля молча смотрел на него, потом нервно кашлянул и отошел.
Он положил все три экземпляра исповеди на свое кресло, взял Петру под руку, повел его к двери и прошептал:
— Делайте все так, как мы решили.
Молодой человек оглянулся на исповедальни, облизнул губы.
— Я сожалею о женщине, — невнятно проговорил он. — Это ведь грех.
— Ты слышал ее исповедь. Прегрешения этой особы бесчисленны. — Граф сжал руку Петру. — Помни, что все наши грехи простятся в Крестовом походе, когда Дракон и крест снова воспарят один подле другого и выметут турок с балканской земли как ненужный мусор.
— Да, — повторил Петру и нервно проглотил слюну. — Мы должны сделать это.
Хорвати взялся за резную дверную ручку, однако Петру остановил его, положив на нее ладонь.
— Как, граф, вы не останетесь, чтобы засвидетельствовать?..
Хорвати посмотрел в лицо молодого человека, в его глаза. Он увидел в них понимание своих обязанностей, но в то же время и какое-то смущение, даже испуг. Еще во взоре спатара читалось страстное желание осуществить свою мечту. Петру всегда скрупулезно и послушно исполнял странные задумки своего предводителя. Хорвати знал, что он очень хотел вступить в орден Дракона, так как считал, что это поможет ему возвыситься. В самом деле, если все, что они подготовили и осуществили сегодня ночью, принесет свои плоды, то перед грядущим Крестовым походом Петру вполне мог стать одним из рыцарей ордена, причем не простым, а командующим замком Поэнари, весьма важным пограничным форпостом. Что ж, молодой спатар уже показал свои организаторские таланты, но сможет ли он убить? Это очень скоро должно было выясниться.
Хорвати опустил руку.
— Хорошо, — сказал он. — Я останусь. Но делайте все быстро. Вот это должно быть подписано и заверено печатью. — Граф показал на три экземпляра исповеди. — Один пергамент Гримани собирается взять с собой в Рим. Ты знаешь, как ему не терпится поскорее уехать отсюда.