— Далась тебе эта девчонка… — Голос младшего высокого лорда колышет травы.
Какие еще травы, ведь сейчас зима?
Это там зима, а здесь — травы.
Какой же это ветер? Это же и есть его голос.
Голос… голос… голос…
— Нам что, поговорить больше не о чем? — спрашивает младший высокий лорд. — Только о ней?
— Она… у тебя?
Нет, до этой минуты ты не ведал, что такое отчаянье. Даже тогда, когда загибался от голода и боли в своей прошлой жизни. Ведь все, что ты испытывал, относилось только к тебе.
— Надо же было мне послать тебе приглашение? — ухмыляется тьма. — А то ведь ты небось возгордился… целителем стал… со «Старшими Братьями» дружишь… Великого магистра на место ставишь…
— Она жива? — лепечешь ты. Ужас застилает тебе уши, и ты едва можешь услышать ответ.
— Пока — да… — отвечает младший высокий лорд.
— Пока?! — давишься пустотой ты.
— Не зли меня разными глупостями, не задавай дурацких вопросов, и она, возможно, проживет еще долго… — ласково шепчет пустота. — Быть может, даже тебя переживет…
— Что я… должен делать? Я все сделаю!
— Пойти по этой дороге, — отвечает пустота.
— И куда я приду?
— Это лишний вопрос, юноша. К своей возлюбленной ты придешь. Ко все еще живой возлюбленной, если, конечно, это твой последний вопрос…
Ты делаешь шаг. А что тебе еще остается?
«Эх, вот и пожили…» — кряхтит старик.
Молодой не отвечает. Он пытается увидеть окружающее пространство как руну.
Шаг, еще шаг… ты идешь, как в гигантской трубе, и пустота грохочет вокруг тебя… шаг, еще шаг…
— Живей! — шипит пустота, и ты переходишь на бег.
Руна этого места очень проста, не руна — закорючка, тебе ничего не стоит разрушить ее, вот только… Тисаф так и останется там, где она находится.
Ты бежишь, бежишь, задыхаясь и падая, ты уже не очень можешь остановиться. Что-то подхватывает тебя всякий раз, что-то неумолимо толкает в спину, быстрей, еще быстрей… Это уже не ты переставляешь ноги, что-то переставляет их за тебя. Люди просто не способны так бегать. Серый ветер свистит в ушах, белесый и странный ветер, так похожий на голос, впрочем, быть может, это и есть голос… быть может, нет ничего, кроме голоса… весь мир — его голос, все, что тебе осталось, — его голос… И ты бежишь, бежишь внутри этого голоса, а когда он прекратит шептать свои жуткие невнятные словеса, ты исчезнешь, потому что мира, в котором ты бежал, просто не останется…
Тисаф… Тисаф… Что такое Тисаф? Всего лишь слово… только лишь слово… достаточно ему отзвучать, и ее не станет… да ее и не было никогда… и тебя не было… никого не было, кроме этого голоса, что шелестит высохшими травами, травами, которых нет… шелестит, покуда ему не надоест, а там угаснет и он…
Ты приходишь в себя в огромном зале. Обнаженное женское тело приковано к каменной колонне почти рядом с тобой.
Это Тисаф!
Ты с криком бросаешься к ней, касаешься ее плеча, и она вспыхивает ослепительным пламенем! С треском сгорают волосы, корчится в огне несчастное тело… и ни звука… последнее, что ты видишь, — ее абсолютно пустые глаза.
Милосердная тьма обрушивается на тебя.
Или — нет?
Во тьме что-то есть.
Кто-то.
Все тот же голос, сходный с ветром…
— Тебе понравилось?
— Будь ты проклят! — у тебя не получается говорить, не получается… тебя колотит, ты все еще видишь сгорающую возлюбленную, ты ничего и никогда больше не увидишь другого… пламя навек застыло в твоих глазах… но ты и на ощупь найдешь его… найдешь и…
— Это тебе за строптивость. А теперь слушай… — Это уже не ветер. Голос звучит как колокол, словно бы отпечатываясь на изнанке мозга. Ты всем телом чувствуешь эти его слова, всем своим содрогающимся от ужаса и ненависти телом. Они сотрясают тебя. — Она жива, — сообщает голос. — К чему мне убивать ее, ты же перестанешь слушаться. Но… я убью ее, если ты и дальше будешь меня раздражать.
— Покажи мне ее! — срываешься на крик ты.
— Нет. Ты не смеешь ничего требовать. Только повиновение.
— Да, господин! — испуганно шепчешь ты. Жаркое пламя, обугливающее тело твоей возлюбленной, все еще стоит у тебя перед глазами. Но ты все-таки можешь видеть. Можешь, потому что она жива.
— Я сейчас верну тебя назад, — сообщает голос. — Не смей связываться со «Старшими Братьями», если хочешь, чтоб твоя возлюбленная не пострадала. Выброси прочь ту цепочку, что у тебя на шее. Оставь своего слугу там, где он есть, он тебе больше не понадобится, садись на коня и скачи. Не медли, если не хочешь меня рассердить. Твоей возлюбленной это дорого обойдется…
Ты приходишь в себя.
На сей раз действительно приходишь — на крыльце того домика, куда вы с Дестином сломя голову прискакали. В руке у тебя цепь вызова.
Глубоко вздохнув, ты с размаху швыряешь ее на крышу домика.
«Авось найдет кто-нибудь».
Ты не думаешь о себе, о Дестине… ты вообще стараешься поменьше думать.
Оглянувшись на дверь, подбегаешь к своему коню, отвязываешь поводья и прыгаешь в седло. Конь бежит сам. Так, будто знает — куда. Может, и в самом деле — знает.
Ты уже не можешь увидеть, как выскакивает из гостеприимной избушки Дестин, у которого, как всегда неожиданно, проявился его странный дар, проявился, чтобы поймать обрывки твоих мыслей и эхо чужого голоса в них. Ты не видишь, как он лезет на крышу, достает заброшенную тобой цепочку и, сжав ее в кулаке, вызывает… вызывает… вызывает лорда Эргарета…
Как потом он вскакивает на коня и бросается следом.
Жаль, что ты не можешь этого видеть, тебя бы это очень утешило.
А конь бежит обратно. Быстро бежит, ровно. Вот и столица… через эти ворота ты выехал так недавно. На воротах — знакомый стражник. Стоит окликнуть его, и…
«И ты никогда больше не увидишь свою подружку», — сообщает голос в голове, а конь летит мимо, мимо ворот. Дальше, дальше, вдоль городской стены, к другим воротам…
Стоящий на них стражник пропускает тебя, ни о чем не спросив.
Подкуплен? Заколдован?
Ты не знаешь этого. Не можешь знать. Впрочем, тебя это не интересует.
«Тисаф… Тисаф… Тисаф…» — стонет снег под копытами.
* * *
К побегу Файрет готовился долго и тщательно. Он не сомневался, что за ним приглядывают. А значит, у него только одна попытка. Другой не будет. Что с ним сделают, если поймают, — представить страшно.
Следовательно, нужно сделать так, чтоб не поймали. И бежать придется далеко. Не в соседний город и даже не в соседнюю страну. И всю жизнь потом скрываться. Никогда не ведать покоя. И все же он ни на минуту не задумался о том, чтобы остаться, смириться и с благодарностью принять место личного ученика Великого магистра. Потому что уж лучше вовсе не быть, чем быть сволочью.