Юте захотелось убежать, но вместо этого она улыбнулась как могла приветливо и шагнула вперед.
— А где же ты была?! — весело выкрикивала Май. — Церемония встречи, оркестр… А ты знаешь, какая у Оливии карета?!
— Папа заплатил десять мерок золота, — нежным голоском сообщила Оливия, и, если младшие Ютины сестры считались хорошенькими, то акмалийская принцесса слыла красавицей далеко за пределами своего королевства. Сейчас она была в ослепительно-золотом, платье струилось по ней солнечными водопадами, на шляпке красовался золотой лебедь с настоящими перышками и янтарным клювом.
— Привет, Оливия. Привет, Остин, — пробормотала Юта.
Остин заулыбался — привычно обозначились ямочки на смуглых щеках.
— Почему тебя не было на церемонии, Юта? — негромко спросила Вертрана.
Юте тут же расхотелось говорить ей приятное.
Оливия предположила все тем же нежным голоском:
— Юта, наверное, не любит гостей…
Наперсница ее почему-то хихикнула.
Вертрана вдруг страшно расширила глаза:
— Твое платье! — прошептала она с ужасом, и, проследив за ее взглядом, Юта обнаружила пятна на розовом шелке — следы от раздавленных травинок.
— Ничего страшного! — тонко улыбнулась Оливия. — Такие маленькие зеленые пятнышки не в состоянии испортить такое большое розовое платье… Верно, Юта?
Наперсница снова прыснула.
— Только вот, — продолжала Оливия с фальшивой заботой в голосе, — только вот шляпка… Может быть, и к ней пришпилить что-нибудь зелененькое, для ансамбля?
— А правда, у Юты замечательная шляпка? — радостно вмешалась наивная Май. — Там солнце и луна…
Оливия нарочито высоко вытянула точеную шейку, привстала на цыпочки, показывая, как трудно ей разглядеть шляпку долговязой Юты, и сообщила громко:
— Ну, солнце-то я вижу… А вот вместо луны, господа, вместо луны болтается какая-то веревочка… Думаю, луна трагически оторвалась во время прогулки принцессы Юты по парку. Может быть, нам вместе поискать?
— Какая жалость… — прошептала Май, и глаза ее тут же увлажнились.
— Не беда, — бодро вмешался Остин, — у Юты есть время поправить туалет, ведь до начала еще что-то около часа?
— Иди во дворец, Юта, — посоветовала Вертрана.
— Да зачем же! — удивилась Оливия. — Вряд ли станет намного лучше, чем теперь… Разве что Юта наденет совсем уж непрозрачную вуаль!
Ее наперсница с шумом вдохнула воздух и изрекла, с трудом сдерживая смех:
— Да… И завернется… Завернется в нее целиком!
Май только хлопала глазами, а Вертрана молчала, боясь испортить отношения с акмалийской красавицей. Остин, которого покоробила выходка Оливии, хотел было сурово одернуть дуэнью, но в этот момент к Юте вернулся дар речи.
— Некоторым нравится таскать за собой болонок и мосек, — сказала она со всем презрением, на которое была способна. — Поздравляю, Оливия: твоя моська во всем похожа на тебя!
— Она моя дуэнья, — невозмутимо отозвалась красавица. — А вот у тебя наперсницы никогда не будет. Дуэнья должна уступать в красоте своей госпоже; представляю, как долго придется искать наперсницу… для тебя!
Остин! Он был здесь и ЭТО слышал.
В два прыжка Юта подскочила к Оливии и вцепилась ей в волосы. Испуганно закричала Май, заметалась Вертрана, застыл на месте принц — ничего этого Юта не видела. Полетели перья из золотого лебедя, дождем посыпались стеклянные звезды, затрещало розовое платье.
Наперсница Оливии с неожиданной прытью набросилась на Юту сзади.
— Уберите от меня эту уродину! — визжала Оливия.
Остину с трудом удалось оттащить царапающуюся, растрепанную Юту от обеих акмалиек. Шляпа, лишившаяся теперь уже и солнца, валялась на траве совершеннейшей тряпкой.
Не заботясь уже о приличиях, Юта оттолкнула руки принца и, перемахнув через самшитовую изгородь, бросилась прочь.
Открытие карнавала пришлось задержать на полтора часа.
Возник вопрос о неучастии принцессы Юты в празднике, и только заступничество принца Остина позволило отсрочить наказание.
Золотое платье Оливии пострадало, к счастью, незначительно — придворным мастерицам удалось полностью его восстановить. Сильнее пострадало прелестное личико красавицы — длинные глубокие царапины пришлось тщательно закрашивать и запудривать.
Юте холодно предложили платье одной из фрейлин и простую гладкую шляпу. Впрочем, ей уже было все равно.
Перед самым началом торжества в спальню Юты заглянула лукавая мордашка Май; маленькая Ютина сестра держала под мышкой шляпную коробку.
— Обещай, что возьмешь!
— А что там? — спросила Юта равнодушно.
— Обещай! — Май егозила от нетерпения.
— Обещаю…
Она раскрыла коробку, когда Май уже унеслась прочь.
Под крышкой лежала, искрясь блестками в бархатном море, шляпка со вздымающейся волной.
Великодушная Май отдала свою шляпку непутевой сестре.
Карнавал давно уже стал любимым праздником во всех трех королевствах.
Залитая солнцем площадь была битком забита, гроздьями висели мальчишки на фонарных столбах, и немыслимым цветником колыхались над толпой шляпки — разных размеров, фасонов и цветов. Изобретательные горожане украсили шляпы бубенцами и колокольчиками, вертушками и кремовыми пирожными, а один весельчак — белым мышонком в клетке. С утра, как обычно, поддувал небольшой ветерок, и шляпки во избежание неприятностей накрепко привязали к подбородкам цветными атласными лентами.
Церемония открылась парадом цеха шляпных мастеров — во главе колонны шагал придворный шляпник, тот самый, что изготовил шляпки принцессам. Над головой его реял цеховой штандарт с изображенным на нем ночным колпаком.
Шляпники выстроились в каре вокруг оббитого коврами помоста, на котором торжественно восседали три королевских семейства. Золотое платье Оливии приковывало всеобщее внимание, только и слышалось: «Ах, какая красавица!»
Юта сидела, не поднимая головы, боясь взглянуть в сторону Остина и спиной ощущая его близкое присутствие.
Король-отец провозгласил небольшую речь о благе и процветании, после чего уступил бразды правления распорядителю праздника, увенчанному огромным белым цилиндром.
Тот выдал каскад шуток — толпа посмеялась. Потом, по сигналу его длинного жезла, увитого плющом, все выпустили из кошельков с утра изловленных и заключенных там ос — ведь, по примете, вслед за осой в кошелек должны посыпаться денежки. Некоторым корыстолюбцам не повезло, и они разочарованно вытряхивали на землю преждевременно издохших насекомых — это, как известно, сулит убытки.
Потом объявили поединок бойцовых ежей. Бои проходили на огромном круглом барабане, толпа вокруг смеялась и рукоплескала, а распорядитель принимал ставки. Ежи, ярко разукрашенные владельцами, сопели и фыркали, топоча по толстой шкуре барабана, то и дело сворачиваясь клубком, чтобы тут же, стремительно развернувшись, ухватить соперника за длинный черный нос. Барабан гудел, отбивая немыслимую дробь; победителем оказалась маленькая, крашенная киноварью ежиха, отличившаяся, впрочем, весьма свирепым нравом.