Кинжал вращался все сильнее, иногда его острие касалось скалы. Когда движение завершилось, клинок не указывал четко на один из восьми знаков. Но результат был достаточно однозначен. Это был последний из добавленных ИМ знаков. Тот, относительно которого ОН колебался дольше всего.
Если ОН навестит ее, это вызовет подозрения. Несмотря на то что ее без всякого сомнения можно было причислить к безразличным, по отношению к ней ОН никогда не испытывал гнева. Значок ее имени был только потому вырезан в камне, что требовалось сохранить симметрию, чтобы разделить задуманный круг на восемь равных частей. ОН негромко выругался. Не было необходимости в симметричном круге! Просто у НЕГО была склонность к тому, чтобы делать вещи симметричными.
Запустить ли кинжал еще раз или просто выбрать другое имя? Нет! ОН не должен в самом начале пути оспаривать принятые решения. Так ЕМУ никогда не достигнуть цели. Кинжал решил, чья кровь должна быть пролита. Он даст себе еще немного времени, но решение принято. Теперь нужно подумать о том, каким образом стереть СВОЙ след.
Он поглядел на большой меч, который стоял прислоненным к стене. Смертоносный вернулся, его проклятие настигло Талинвин. Драконники твердо верили в то, что меч оборачивался против собственного хозяина, если не поить его душами убитых врагов. Они были поразительно суеверными. Если бы Талинвин выбрала другое оружие или другого учителя — поскольку на ее мастере меча Гонвалоне якобы лежало проклятие, — возможно, она бы вернулась. Можно было посмотреть на вещи трезвым взглядом или признаться себе, что Талинвин отправилась на миссию, шансы выжить во время которой были очень малы. Но ЕМУ было только на руку, что драконники суеверны и не подвергают то, что им поручено, сомнению.
ОН удовлетворенно оглядел оружие. Массивный двуручный меч был ЕГО шедевром. ОН вложил в сталь все свои темные чувства. Но проклятия не вплетал. По крайней мере, осознанно. ОН слишком хорошо знал, что могут возникнуть нежелательные феномены, если матрица заклинаний станет слишком плотной и различные заклинания начнут влиять друг на друга.
ОН потянулся к биденхандеру, проверяя, взвесил его в руке. Клинок был слишком тяжелым — сражаться им было нелегко, но достаточно длинным, чтобы пронзить сердце дракона. В точности так, как ОН видел в серебряной чаше, разрывающей завесу, за которой скрывается будущее. Чаша показала ЕМУ меч и руку, которая его сжимает. Точеную и в то же время сильную руку, вокруг которой обвивается змей.
ОН знал, кого убьет клинок.
Тело нельзя было спутать.
Увидев эту картину, ОН создал Смертоносного. ОН взял судьбу в свои руки. ОН формирует будущее.
ОН с грустью поглядел на кинжал. «Нет, — подумал ОН, — колебаться Я не стану. Я сделаю то, что нужно».
Покоя Нандалее не обрела. Ни в первую ночь, ни в последующие. Остальным эльфам она, похоже, была совершенно безразлична. Никто из них не сказал ей ни слова. Но при малейшей возможности они наблюдали за ней краем глаза.
Нандалее предположила, что каждый из них мысленно говорит с драконом. Время от времени один из эльфов вставал, проходил мимо дракона и исчезал в дальнем углу пещеры. Возможно, где-то там можно было поесть или спокойно справить нужду. Их не было подолгу.
Просторная открытая пещера, служившая им пристанищем, находилась очень высоко в горах. Здесь не было защиты от ветра, и стоял леденящий холод. Девять мужчин и восемь женщин, похоже, не обращали на холод никакого внимания, но Нандалее уже успела совершенно продрогнуть. Амулет, полученный от Саты и согревавший ее, дракон забрал в первый же вечер. С тех пор прошло три дня, у нее стучали зубы, пальцы посинели, а ногти почти почернели.
Нандалее сидела на полу и наблюдала за драконом. Большую часть времени его проницательные синие глаза были закрыты, но вчера вечером он взлетел, чтобы вцепиться когтями в камень под потолком. Он висел там, завернувшись в огромные крылья, как в одеяло, похожий на большую летучую мышь. Если бы не было так холодно, она посмеялась бы над ним. О драконах она знала немного, но ей показалось неправильным, что они спят, как летучие мыши. Чем дольше она наблюдала за ним, тем больше приходила к убеждению, что белый дракон безумен. За три дня не научил ее ничему! И это учитель! Теперь он снова лежал посреди пещеры, на украшенном спиралевидным узором скалистом полу. Пока он спал, было слишком темно, чтобы разглядеть, что скрывается за тем местом, где он обычно лежит, а Нандалее была слишком горда, чтобы посмотреть. Нет, это была не вся правда. Вообще-то она была слишком слаба.
— Вы предпочитаете умереть, чем попросить меня о чем-либо?
Дракон не открывал глаз.
— Вы весьма своеобразны, госпожа Нандалее. Я могу говорить с вами при помощи мыслей, но читать их не могу. Вы ведь слышите меня, не так ли? И только собственное упрямство не позволяет вам ответить. Не так ли? С тех пор как Гонвалон привез вас сюда, вы замкнулись. Это новый опыт, равно как и тот факт, что я не могу читать ваши мысли. Поразительно. Вы поистине поразительно упрямы, госпожа Нандалее. Чего вам стоит попросить меня о помощи? Стоит ли ваша гордость того, чтобы умереть за нее? Как насчет того, чтобы кивнуть или покачать головой? Вы все равно не произнесете ни слова. Если именно это для вас так важно.
Нандалее судорожно сглотнула. Она по-прежнему не могла привыкнуть к чувствам, обуревавшим ее, когда с ней говорил дракон. Она терпеть не могла, что он постоянно называл ее «госпожа Нандалее» или — хуже того — «дитя мое». Она ни госпожа, ни дитя и не испытывала ни малейшего желания, чтобы ее так называли. К тому же этот странный язык! Неужели так сложно просто сказать, в чем дело? Четкие указания, короткие приказы, иногда немного бахвальства — это ее язык, язык охотников. А не это множество словесных структур, каждая из которых, к тому же, пламенем обжигала ее сердце! Но каждый раз, когда дракон заговаривал с ней, она на миг забывала о собственном гневе. Чувства, вызываемые в ней его голосом, сжигали все остальное дотла. Они были единственной иллюзией тепла в этом леденящем холоде, от которого она медленно умирала. Тем не менее, она молчала. Не только из упрямства, но и потому, что лишилась рода, смысла своей жизни. Потому что приблизилась к альву, к Певцу, а тот отверг ее. Потому что сейчас она, наполовину замерзнув, сидела на полу в пещере дракона, и ее жизнь изменилась так быстро и так основательно, что она совершенно растерялась. Чего она сейчас хочет? Эльфийка не знала. У нее не осталось ничего, ради чего ей еще хотелось жить, и никого, кто стал бы горевать по ней, если бы она умерла. Так о чем же ей просить дракона? Может быть, подумала она, лучше всего будет отпустить свою душу. Открыться для нового рождения.
Дракон поднялся и пошел к ней. Его когти с негромким стуком касались пола пещеры. Одна из эльфиек, которая ухитрялась парить, удивленно открыла глаза и неловко плюхнулась на пол.
— Ну, вот он я. Вы подчинили меня своей воле. Вы победили дракона, доченька. Вы хотели именно этого?
До сих пор она об этом не думала. Победить дракона было невозможно, и это никогда не пришло бы ей в голову. Его близость пугала ее. Он в любой момент мог раздавить ее своим змееподобным телом, во всем превосходил ее. Физически, но не духовно. Возможно, он обманывает ее, чтобы она решила, что находится в безопасности, а на самом деле может читать ее мысли? Поразительно, но пахло от него приятно. Но, возможно, это тоже заклинание. Для отвода глаз!