Он был разочарован, поняв, что Жозефина не собирается говорить с ним о Маризе. Были и другие люди, о которых она редко упоминала: чета Клермон, Мирей Фэзанд, чета Мерль. Она сама. Когда бы он ни пытался выведать что-нибудь об этих людях, у нее находилась работа на кухне. И он все больше уверялся, что есть кое-что — скрытое, — о чем она не хочет говорить.
— А моя соседка? Она когда-нибудь заходит в кафе?
Жозефина взяла тряпку и принялась тереть блестящую поверхность стойки бара.
— Я ее не вижу. Я ее не очень хорошо знаю.
— Я слышал, она не ладит с деревенскими. Пожимает плечами:
— Bof.
— Каро Клермон, похоже, много о ней знает. Опять пожимает плечами:
— Для Каро дело чести знать обо всех.
— Мне интересно. Сухо:
— Простите. Мне надо идти.
— Уверен, вы что-то да слышали…
Мгновение она смотрела на него, щеки ее горели. Руки крепко охватили тело, большие пальцы впились под ребра — будто обороняется.
— Мсье Джей. Некоторые любят совать нос в чужие дела. Господь знает, сколько слухов когда-то распускали обо мне. Некоторые считают, что имеют право судить.
Он был захвачен врасплох ее внезапной яростью. Неожиданно она стала совсем другой, ее лицо усохло, скукожилось. Джей понял, что, возможно, она боится.
Вечером, вернувшись домой, он мысленно прокрутил их беседу. Джо сидел на своем обычном месте на раскладушке, сплетя руки за головой. Радио играло что-то ненавязчивое. Клавиши машинки под пальцами были холодны и мертвы. Яркая нить рассказа наконец оборвалась.
— Плохо. — Он вздохнул и долил кофе в полупустую чашку. — У меня ничего не получается.
Джо лениво наблюдал за ним, надвинув кепку на глаза.
— Я не могу писать эту книгу. Я в тупике. Все бессмысленно. Ничего не выйдет.
История, что так ясно виделась ему всего несколько ночей назад, истаяла почти без следа. Голова кружилась от недосыпа.
— Ты должен с ней познакомиться, — посоветовал Джо. — Забудь чужие россказни, подумай своей головой. И все опять завертится.
Джей нетерпеливо отмахнулся:
— Интересно, как? Она явно не хочет со мной общаться. И с другими тоже, если на то пошло.
Джо пожал плечами.
— Как знаешь. Ты никогда особо из шкуры вон не лез, а?
— Неправда! Я пытался…
— Вы можете лет десять прожить бок о бок, и никто не сделает первого шага.
— Это другое дело.
— Да уж.
Джо вскочил и побрел к радио. Покрутил ручку настройки и нашел четкий сигнал. Бог знает как, Джо, когда появлялся, умел отыскать ретростанцию. Род Стюарт пел «Та самая ночь».
— Но попробовать-то можно.
— А если я не хочу пробовать?
— Еще б ты хотел.
Голос Джо слабел, его силуэт выцветал, и Джей видел свежепобеленную стену за ним. Радио свирепо затрещало, сигнал оборвался. Музыку сменил белый шум.
— Джо?
Голос старика был еле слышен:
— Покедова.
Как обычно, если был недоволен или хотел прекратить разговор.
— Джо?
Но Джо уже ушел.
Пог-Хилл, лето 1977 года
На самом деле все началось с Элвиса. В середине августа, точно, и мать Джея горевала почти ненаигранно. Возможно, потому, что они были одного возраста, он и она. Джей тоже это чувствовал, хотя никогда не был особым его поклонником. Мрачное давление рока, словно мир порвался в самой середке и раскручивается, точно клубок струн. В тот август смерть таилась в воздухе, в темной кромке неба, в неуловимом привкусе. В то лето была куча ос — он такого не помнил, — длинных, изогнутых, коричневых ос, что, казалось, почуяли грядущий конец и заранее обозлились. Джея укусили двенадцать раз — однажды прямо в рот, когда он жадно хлебал колу, хорошо хоть в травму не отвезли, — и вместе с Джилли он сжег семь гнезд. Джилли и Джей в то лето объявили крестовый поход на ос. Жаркими влажными днями, когда насекомые были сонными и более смирными, они вдвоем шли на осиную охоту. Они отыскивали гнезда, затыкали летки нарезанной бумагой и щепой и поджигали. Когда огонь занимался и дым просачивался в гнездо, осы начинали вылетать наружу, некоторые жужжали и пылали, как немецкие самолеты в старом черно-белом военном кино, воздух темнел, осы гудели жутко, мороз по коже, и разлетались, растерянные и взбешенные, по району военных действий. Джилли и Джей тихонько лежали в яме по соседству, достаточно далеко от опасного места, но так близко, как только осмеливались, и наблюдали. Нечего говорить, что стратегию разработала Джилли. Она припадала к земле, распахнув блестящие глаза, совсем рядом. Ни одна оса ни разу ее не укусила. Она казалась иммунной к ним, как медоед [84] к пчелам, и столь же смертоносной по своей природе. Джей втайне боялся, вжимался в землю, сердце колотилось в жестком веселье, но к страху со временем привыкаешь, и они убивали снова и снова, цепляясь друг за друга и хохоча от ужаса и возбуждения. Однажды, понукаемый Джилли, Джей засунул пару петард в гнездо под сложенной без раствора стеной и поджег фитили. Гнездо разлетелось на части, но без дыма, ошеломленные и рассерженные осы брызнули во все стороны. Одна умудрилась залезть под его футболку и принялась усердно жалить. Джея словно подстрелили, он завизжал и покатился по земле. Но оса попалась неуязвимая, она извивалась и жалила, даже когда он раздавил ее обезумевшим от боли телом. В конце концов они убили ее, содрав футболку и облив насекомое бензином для зажигалок. Позднее Джей насчитал целых девять укусов. Осень маячила на горизонте, пахла кострами.
Ланскне, апрель 1999 года
Он вновь увидел ее на следующий день. Апрель вызревал в май, лозы тянулись ввысь, и Джей время от времени видел, как она работает на винограднике, распыляет фунгициды, осматривает побеги, почву. Она не говорила с ним. Словно заперлась в непроницаемой оболочке, обратив лицо к земле. Он видел ее в веренице комбинезонов, мешковатых свитеров, мужских рубашек, джинсов, ботинок, ее светлые волосы были туго убраны под берет. Поди разбери, какое под ними скрывается тело. Даже руки ее выглядели мультяшными в перчатках не по размеру. Джей несколько раз безуспешно пытался с ней заговорить. Как-то даже заглянул к ней на ферму, но ответа на стук в дверь не получил, хотя точно слышал, что за дверью кто-то стоит.
— Я с ней не общаюсь, — сказала Каро Клермон, когда он упомянул этот случай. — Она никогда не говорит с деревенскими. Знает, что мы все о ней думаем.
Они сидели на terrasse кафе «Марод». Каро взяла моду сидеть там с ним после церкви, пока ее муж бегал за пирожными к Пуату. Несмотря на преувеличенное дружелюбие, было в Каро нечто неприятное, что Джей не мог толком разобрать. Возможно, готовность злословить. В присутствии Каро Жозефина держалась на расстоянии, а Нарсисс изучал свой каталог с напускным безразличием. Но она оставалась одной из немногих, кто охотно отвечал на вопросы. И она знала все сплетни.