А он так надеялся, что девушка — хозяйка этого прекрасного сада! Этот сад так ей подходил. Как праздничное платье, честное слово! Она была вся такая… яблоневая… летняя… Крепкая, как гномка, и прекрасная, как свет сквозь ветви яблонь.
— Да она вас просто ограбила, сэр! — воскликнул выслушавший эту историю прохожий. — Воровка и шлюха, сэр! Они все такие!
— Ограбила? — Якш припомнил подарки, которые он делал своим женам, в бытность свою подгорным владыкой. — Хм-м-м… ограбила… Да нет, что вы, уважаемый… Бедная девочка ушла, можно сказать, ни с чем. Практически с пустыми руками. Ограбила? Это я остался ей должен. Вот только как же ее теперь найти? Не люблю, знаете ли, неоплаченных долгов…
Прохожий только рот разинул от удивления, а Якш гордо проследовал мимо.
Нет, все же какая это потрясающая штука — обычная жизнь! Жизнь, где за каждым поворотом тебя подстерегает неведомое: глоток вина, объятия прекрасной дамы, новая интересная работа, да что там, даже украденный кошель тянет на вполне забавное происшествие! Живешь — и на каждом шагу какое-нибудь приключение, и неважно, что это, то ли на восход полюбоваться повезло, то ли грязью из-под торопливой повозки забрызгало. Никогда не ведать, что именно произойдет, — да это же прекрасно! Никаких тебе дворцовых распорядков и занудных заседаний совета, опостылевших придворных интриг, скучных сражений и нелепых попыток выдрать трон из-под твоей царственной задницы!
«Приключение — это большое и вкусное яблоко, — наконец решил Якш. — А вовсе не героическая битва. И пусть никто не встает между мной и яблоком, не то в лоб дам!»
Жизнь, которую ты волен выбирать сам, просто восхитительна. А эта «грабительница»… почаще бы его так грабили! И Духи с ним, с кошелем! Не жалко. Ничего. Он еще найдет ее когда-нибудь. Нужно ведь честь по чести расплатиться. А там, чем Духи Подземного Огня не шутят, может быть, и новых долгов наделать.
Летнее вино, конечно, потрясающая вещь, но ведь должно же быть еще и осеннее, а также зимнее и весеннее. Должно. Его просто не может не быть. Люди мастера на всякие такие выдумки.
А сейчас он пойдет и заработает себе денег. Там, кажись, город какой-то виднеется? Вот и отлично. Чтобы в человечьем городе да не нашлось работы для мастера-гнома? Так не бывает, уважаемые.
Одно жаль — имени своего девушка так и не назвала…
* * *
Молодой гном Ханс Пикельсдорф и старейшина Пихельсдорф стояли друг против друга, уперев руки в бока, и орали. Каждый из них старался доказать другому, что именно тот является омерзительным рогатым животным.
Юный гном, воплощающий в себе все то новое, к чему стремилась молодежь, и старый, полный злобы ретроград.
«Как они похожи! — мелькнуло у прибежавшей на вопли владыки. — Неужто и я такая? И неужели это новое ничем не отличается от старого? Неужто мы так ничему и не научились?»
Рядом с гномами, схватившись за голову, стоял несчастный переписчик, ненароком перепутавший по одной букве в родовых именах крикунов. У гномов ведь такое забавное произношение, долго ли перепутать?
— Всего одна буква, один звук… — бормотал он. — И чего тут такого? И ведь я уже сказал, что все исправлю…
Обязательная во всех цивилизованных странах перепись населения скорчила неожиданную гримасу.
— Как вы похожи, — мягко и сильно молвила владыка, глядя на своих подданных. — Нет. Этот достойный человек ни в чем не виноват, — она кивнула на переписчика. — Вас и в самом деле можно перепутать.
— Нас?! — одновременно вскричали оба.
— Меня и этого нахального молодого засранца?! — первым успел старейшина.
У него был большой опыт подобных скандалов, вот он раньше и управился.
— Меня и этого престарелого пердуна? — тут же догнал его молодой гном.
— Ну, конечно, — очаровательно улыбнулась владыка. — Ведете-то вы себя совершенно одинаково. Орете… ругаетесь… оскорбляете друг друга…
Оба, как по команде, замолчали.
И тут же вскинулись. Уж очень одинаково у них это вышло.
— Вот-вот, именно об этом я и говорю, — молвила владыка. — Вы даже заткнулись одновременно.
Молодой гном Ханс Пикельсдорф внезапно фыркнул, покачал головой и расхохотался в голос. Старейшина еще секунду смотрел на него с возмущением, а потом вдруг присоединился.
Человек-переписчик поддержал их громким нервическим смехом.
Владыка вздохнула и последовала общему примеру. А что еще оставалось?
«Как же мы все похожи — гномы, люди… какие же мы все дураки бываем!» — думала она.
* * *
— Гномы из всего способны устроить скандал! — в сердцах выпалил Тэд Фицджеральд. — Даже из такого пустяка, как две перепутанные буквы!
— Ужасные создания… — устало вздохнула Гуннхильд. — Они способны на все. Даже устроить скандал из-за уже затухшего, погашенного скандала… Причем кому-то третьему, кто в этом совсем не виноват.
— Что ты хочешь этим сказать?! — вскипел Фицджеральд.
— Да я-то уже все сказала, а вот что ты хочешь мне ответить?
— Ответить? Но… так ты это обо мне?!
Владыка вздохнула.
— Я не гном и никогда не считал себя гномом! — решительно объявил Фицджеральд.
— Да? — устало усмехнулась Гуннхильд. — А скандалишь, как самый настоящий цверг. Цверг до мозга костей.
— Я?! Я скандалю?! Я просто возмущаюсь тем, что…
— Вот и они «просто возмущаются тем, что…» А я вас всех слушаю… Знаешь, о чем я в последнее время мечтаю?
— О чем?
— О лишней сотне ушей, — поведала владыка. — В эти все уже не вмещается.
«Знал бы ты, о чем я еще мечтаю!»
«Тэд…»
«Приласкать себя звуками его имени. Это все, что можно себе позволить. Все. Потому что я не могу, не умею сказать первой… и еще я боюсь услышать ответ».
«Даже если это будет тот ответ, который хочется?»
«Даже. Никогда не думала, что я такая трусиха. А еще владыка. Знал бы кто…»
— Гномы, — упрямо пробурчал Фицджеральд.
— Гномы, — с горечью выдохнула владыка. — Ты с таким осуждением это говоришь! Само это слово звучит у тебя, как обвинение. А ведь мы все разные. Но ты никого из нас за старичьем не видишь. Только они у тебя — гномы. Те самые гномы, которых ты не любишь. А прочих и вовсе на свете нет. А те же старики… как ты не поймешь… думаешь, легко это — из долгой устоявшейся жизни, полной надежности и почета, полной смысла, вдруг рухнуть невесть куда, невесть во что… и нет уже ни почета, ни надежности, а прежний смысл обернулся бессмыслицей. Поставь себя на их место. Представь себя у нас, в Петрии. А когда получится — представь, что это навсегда…