Повисло неловкое, как озноб, молчание.
— Долго думала? — наконец хмуро поинтересовался лучник.
— Над чем? — она уже поняла, что сказала что-то не то… или не так… или не вовремя… или… понять бы еще, в чем тут дело?
— Над тем, что сейчас сказала, — словно кусок свинца, обронил он.
— Нет, — растерянно ответила владыка. — А что?
— А вот я — долго, — как-то невпопад сказал Фицджеральд. И непонятно было, как это он мог долго думать над тем, что она только что ему сказала. Или он что-то другое имел в виду?
Что-то другое.
— Ты никогда не спрашивала меня об отце, Гуннхильд Эренхафт, — медленно, с каким-то внутренним усилием произнес он.
«Интересно, о чем это он?» — подумала Гуннхильд.
И вдруг задохнулась от внезапной догадки.
— Он был из… из тех? — чуть дыша, спросила она.
— Он был «из тех»! — горько усмехнулся Фицджеральд. — Мне нравится, как ты это сформулировала… «из тех»! Как это… вежливо. Он был очень даже из тех, можешь мне поверить, и моя мать не надевала подвенечного платья, не произносила свадебных обетов, не гремели церковные колокола… вот из петли ее потом дважды вынимали, пока король с ней не поговорил…
Фицджеральд замолчал. Молчал долго, словно бы весь погрузившись в прошлое. Молчала и владыка. А что тут скажешь? Сказать сейчас хоть что-то — коснуться обнаженной, раненой души. Ему так больно, что и ей уже больно тоже. Такая безысходная боль. Это даже не ему больно, а тому несчастному мальчику, что в результате родился. Что сказать? Какими словами его утешить? А никакими. Словами тут ничего не сделаешь. Эх, обнять бы его, но… но тогда его тоже обнимет гном. Обнимет, не спрашивая согласия. Только ли для того, чтоб утешить? Или потому, что самой очень хочется, а тут такой повод? Оправдание себе можно придумать любое, но… Сделать это? Повторить все это еще раз?! Нет. Нет!!! Бедный мальчик не заслужил такой жестокости. Он вырос и стал сильным. Вырос и научился стрелять. А вот отомстить так и не привелось. Та проклятая сволочь сдохла раньше! Непоправимо раньше. Если б я знала… если б я только знала… он бы у меня дожил.
«Боже, какое счастье, что я ничего тебе не сказала! Не попыталась признаться! Я не причинила тебе хотя бы этой боли!»
— Ты хотел отомстить? — тихо спросила она.
— Больше всего на свете, — тихо ответил он.
И такая тоска прозвучала в его голосе… такая тоска…
— Что мне сделать, что сделать, чтоб облегчить эту муку?! — не удержавшись, хватая его за руку, проговорила владыка.
Он вздрогнул и отдернул руку, словно ее коснулось раскаленное железо.
— Тебе… — он поглядел на нее непонимающим взглядом, словно разбуженный.
— Ты их всех ненавидишь, а их нет… — вновь хватая его за руку, прошептала владыка. — Ты их всех ненавидишь, а их нет… ты бы хотел их всех убить, а их нет… осталось глупое, никчемное, ни на что не способное старичье, а их нет… нет их… остальные уже другие… тех… их нигде нет, совсем нигде… а тебе они нужны… тебе нужны именно они… тебе очень нужно, чтоб они были… чтоб ты мог их ненавидеть… и убить… всех убить… что мне сделать, чтоб они были?!
— Пусти! — прошипел Фицджеральд, вновь выдергивая руку. — Сумасшедшая…
— Сумасшедшая? Да, наверное. Я и правда сумасшедшая, потому что их нет! Их совсем-совсем нет, навсегда нет, на веки вечные! Их нет и нет, это и в самом деле способно свести с ума! Их нет, понимаешь? Их нет, а я — есть. Я — тоже гном, разве нет? Самый настоящий, чем я лучше других? А ничем! Ничем не лучше! Я такая же, вот! Так и зачем тебе дожидаться тех, кого нет и не будет? Изнасилуй меня! Гном изнасиловал твою мать — отомсти нам — изнасилуй гномку!
— Да?! — яростно прошипел он. — Так вот что ты предлагаешь?! Вот так вот все просто?! Самому превратиться в мерзкого насильника?! В гнома?! Фицджеральды недаром выбирали лук и стрелы! Чтоб ни одного гнома даже пальцем не коснуться! Ни одного! Только стрела… только насмерть…
— Да?! — выдохнула она, невольно заражаясь его настроением. — А ведь смерть не равновесна насилию!
— И правда! — отрубил он. — Насилие страшнее! Смерть еще можно пережить!
«Смерть еще можно пережить! Ну ты сказал, комендант! Так кто здесь из нас двоих — больший цверг — читай, больший псих?»
— Тебе нужно убить хотя бы одного цверга, — горько сказала владыка. — Хотя бы одного. Может быть, это бы тебя успокоило. Вот только… единственный цверг на этом острове — это ты сам.
Он замер. На миг ей показалось, что его сразило какое-то древнее сказочное проклятие и он превратился в камень. Потом ему удалось выдохнуть. Медленно вдохнуть и выдохнуть вновь.
— Я сам… — осторожно повторил он. — Единственный цверг на острове.
Она молча кивнула.
— Ну, перерезать себе глотку я всегда успею, — криво ухмыльнулся Фицджеральд, руки у него дрожали. — И… спасибо тебе. Я понял. Нельзя ненавидеть то, чего нет. С чего-то несуществующего ненависть может перекинуться на что-то существующее.
— Или вернуть к жизни несуществующее, — кивнула гномка.
И Фицджеральд пожал ей руку.
— Как чему-то существующему! — сказала она.
— Как чему-то, что меня спасло, — выдохнул он. — Как кому-то, кто умнее меня. Нельзя все время жить ненавистью. Ты не знаешь, Гуннхильд, кто-нибудь из ваших играет в шашки?
«Уф-ф-ф!»
* * *
Якш шел по человечьему городу и дивился всему, что видел. До сих пор ему удавалось или обходить города стороной, или проскакивать их, почти не останавливаясь. По правде говоря, он их немного побаивался. Они его пугали своей непривычностью, непонятностью и величиной. Они были ужасно неправильные. Вот если бы он взялся мастерить город… а так — одно только безобразие и возмущение выходит. Человечьи села выглядят гораздо разумнее. Там, конечно, тоже все далеко не так, как следует, но города — это нечто… Однако для того, чтоб как следует заработать, нужно попасть именно в город, недаром же люди сами говорят: «В город, на заработки». Так что ничего не попишешь. Надо так надо. Придется потерпеть.
Якш шел по человечьему городу и дивился всему, что видел. В особенности — человечьим домам. Это не были уютные гномьи жилища, разрастающиеся вширь и углубляющиеся вниз, человечьи дома росли вверх, так и казалось, что они вот-вот упадут, причем на голову, причем именно ему. Дома, однако, не падали. Даже ему на голову — не падали. Больше всего они походили… нет, они совсем не были похожи на горы! Ни капельки не были! Но с чем их еще сравнить?
Нет, Якш нипочем не позволил бы строить столь опасные для жизни сооружения и позволять подданным жить в них!
«А может, я чего-то не понимаю? В конце концов это нам „крыша мира“ на голову рухнуть пыталась, а с их домами пока ничего такого не происходит».