Что-то и в самом деле завершилось. Закончилось.
Наставник по-прежнему стоял на крыльце, ожидая его.
— Порядок? — спросил он.
— Порядок, — кивнул Эрик.
Гном посмотрел на него долгим-долгим внимательным взглядом.
Он тоже это почувствовал, понял Эрик. Да нет, какое там «почувствовал», он это знал. Знал с самого начала.
— Что ж, доброй тебе ночи, — промолвил наставник.
"Я пытался убить его, в ответ он подарил мне чудо".
"Ну, если не считать того, что он собирается свести тебя с ума…"
"Отстань, дрянной человечек из головы, может, так надо!"
— Доброй ночи, наставник… — ответил Эрик.
И впервые подумал, что никаких призраков и чудовищ вокруг них нет, да и сами они — вполне себе обычные. Ну, со странностями, конечно, так кто ж без них?
Они вошли в дом — их собственный дом! — и стали подыматься по лестнице. Лестница равномерно поскрипывала. Слышать это было очень приятно.
* * *
В воздухе пахло свечами… и молитвами за любимого. Тихий облегченный вздох сказал больше, чем тысячи страниц самых умных книг. Все-таки замечательная у него жена. Самая лучшая. Лучше просто не бывает. Шарц улыбнулся, подходя к постели и зная, что жена тоже улыбается, Сейчас одна улыбка найдет другую…
— Боже! Милый, ты ранен? — вдруг воскликнула Полли.
— Ранен? — Шарц только сейчас вспомнил, что у него голова перебинтована. Ну не до того ему было! Правда не до того. — Это не рана, это Эрик на мне бинтовать учился, — на ходу сочинил он.
"А что, разве не правдоподобно? Мог же я его наставлять в высоком искусстве наложения повязок? Да и вообще это почти правда, он ведь и в самом деле меня перевязывал. Так что это мы с ним практической медициной занимались, вот!"
"Ага! А ночь — лучшее время для начала таких занятий! Ты что, забыл, что мудрее и проницательнее твоей жены нет никого на свете?"
— Врешь! — возмутилась самая мудрая и проницательная.
— Вру, — покорно согласился Шарц.
"Что я, дурак — с женой спорить?!"
— Сильно он тебя? — тотчас спросила Полли.
— Царапина, — отмахнулся Шарц. — Я ж говорил тебе, что все ледгундские агенты сплошные недотепы.
— Так он оттуда? — чуть нахмурилась она.
— Ну да, — вздохнул он.
— Бедненький. Нет, какие же у них там в Ледгунде сволочи сидят! Из такого потрясающего художника и сказителя агента делать!
— Из кого их только не делают…
— Гады, — добавила Полли.
— Вот поэтому я его оттуда и забрал.
— А он тебя вместо благодарности — ножом? — обеспокоенно уточнила она.
— По недомыслию, Полли. Исключительно по недомыслию. Когда кошку или собаку лечишь, они ведь бывает, что и царапаются, порой кусаются, ну так то — разумные животные. А что ты хочешь с несчастного агента? — грустно усмехнулся Шарц.
— Хочешь сказать, что агенты разумностью не отличаются? — улыбнулась Полли.
— Абсолютно, — кивнул Шарц. — Им ее иметь не положено. У них вместо разумности протез. Такой, чтоб посторонние отсутствие оной разумности не заметили. Чтоб считали, что все нормально. А на самом деле там, где у обычного человека разумность помещается, у этих несчастных, как гвозди из головы, торчат разные «задания», "приказы", «легенды» и прочие издевательства над здравым смыслом. Мне это, увы, хорошо знакомо. Сам таким был… какое-то время.
— Так что же нам с ним дальше делать? — озабоченно спросила Полли.
— Ты знаешь, я много думал об этом, — ответил Шарц. — И решил не делать с ним ничего. С ним и без нас столько всего сделали… Пусть сам живет. Может, получится.
— Но… он же может быть опасен?
— И это мне говорит женщина, сразившая в единоборстве фаласского храмового стража? — усмехнулся Шарц. — Разумеется, я буду за ним присматривать, а как же иначе?
В соседней комнате ворочался, устраиваясь на новом, непривычном месте, Эрик.
"Бедный парень, — подумал Шарц. — Что за жуткие чудовища бродят в твоей душе? Как же страшно тебя ломает Что ж, такой нарыв за один раз и впрямь не вскрыть".
— Мы справимся, — прошептал Шарц, отыскивая губами губы жены. — Все вместе мы обязательно справимся.
* * *
Видит бог, неприлично опытному секретному агенту, что ни день, разевать рот от удивления! Неприлично, стыдно даже… а приходится. Вот и это утро застало Эрика с разинутым ртом. А что делать, раз у него сумасшедший наставник? Да любой другой на его бы месте, раз уж вчера убивать не стал… а он… он…
Колоть дрова для конюшни? Колоть дрова под присмотром Четыре Джона? И в самом деле, достаточное наказание за попытку убить наставника! Как его еще варенье есть не заставили! Большими такими олбарийскими ложками, с узором по краю. А ведь могли.
Этот здоровенный дядька (Четыре Джона, вот уж точно, что не три!), такой наивный и доверчивый, что его прямо усыновить хочется, все искал ему топор полегче, а то ведь надорвется бедняжка. Эрик и правда надорвался бы — от хохота. Впрочем, учитель не велел. Учитель велел колоть дрова. Значит, будем колоть. И топора полегче нам не надо. Что? Уже нашелся? Ладно, скажем спасибо и будем колоть тем, что полегче. Сказано — значит, надо делать.
— Спасибо, — вымолвил Эрик и взмахнул топором.
— Отлично; — довольно сказал Четыре Джона, глядя, как ловко новый ученик Хьюго разваливает пополам здоровенные чурбаны. — С таким верным глазом и точной рукой из тебя справный лекарь выйдет. И очень быстро. Ты хоть и не гном, а парень правильный.
"Ну, положим, ты и сам на гнома не похож", — хотелось ответить Эрику, но разве ученик может сказать такое другу своего учителя? Или все-таки может?
Вообще странно тут у них все. Обыкновенный конюх, пусть даже и старший, запросто дружит с сэром Хьюго Одделлом, и это никого не удивляет. Мало того, к этому самому Четыре Джона даже герцог, говорят, на кружку пива порой заходит. Когда-то Эрику казалось, что нет людей более сумасшедших, чем фаласские монахи, но там у него хотя бы было задание, была легенда… Он должен был притворяться таким же сумасшедшим, как все, да еще и желающим сойти с ума как можно сильнее, а пока все верят в его безумие, спокойно делать свое дело. Теперь легенды нет, и задания нет, а его вновь окружают сумасшедшие. Только свихнулись они малость по-другому. Они все-все друг другу доверяют. Все-все! Они говорят то, что думают, совершенно не думая, что говорят!
И как себя среди них вести? Спросить учителя? Черта с два! Он такой же сумасшедший, как и все, только еще хуже… Он же знает, знает, что я слышу все, что говорится в его спальне! И тем не менее оно продолжает говориться…