"Не могу же я бросить кабинет и лабораторию неубранными…" — усмехался лекарь.
Нет. Я не стану его убивать. Не стану.
Вечер.
Безумный, колдовской весенний вечер. Вечер, когда нужно искать губами губы любимой, пить вино, смеяться и петь с друзьями. Играть на лютне, сидеть у огня, рассказывать и слушать чудесные истории.
А вместо всего этого нужно пойти и убить. Просто убить. Такого же, как и ты, человека. Который тоже имеет право пить вино, смеяться и петь. У которого тоже есть любимая.
Не хочу. Не буду. Будь оно все проклято! Я лекарь, а не убийца!
Сумерки. Еще немного, и пора. Встать, собраться, тенью проскользнуть среди живых. И нанести удар. Короткий. Точный. Смертельный. Он ничего не почувствует. Он не издаст ни звука. И это будет конец. Конец всему.
Так хочется повидать Энни. Посмотреть на нее еще хоть раз. Но я не смогу. Просто не смогу. Она же сразу почувствует. А лгать ей я не в силах. Нет, все-таки в силах, если недолго. Смог же я солгать ей, что у меня болит голова и я иду спать.
Нет. Я не стану его убивать. Не стану.
Но что же делать? Будь здесь наставник, я бы рассказал ему все. Он бы придумал что-нибудь. Однако его нет. Нет. Непоправимо нет. Когда он явится, будет уже поздно. А сам я не в силах сделать правильный выбор. Я заблудился, запутался… да помогите же мне кто-нибудь!
Не к кому мне обратиться за помощью…
Как выбрать между клятвой и клятвой, между долгом и долгом, между любовью и любовью? Как?! Кто лжет — первый наставник или второй? Кому верить? Какой клятвой руководствоваться? Кого предпочесть — родину или любимую девушку? И если все-таки родину, то как это сделать? Убить лорд-канцлера Олбарии, заклятого врага Ледгунда, или просить у него совета, кого и как предать в самом Ледгунде, чтобы спасти свою страну, свое государство, своего короля? Прав ли мой первый наставник? Знает ли он, что делает, отдавая приказ убить? Или тоже введен в заблуждение? Или у него тоже… приказ?! Или он втайне надеется, что я не стану? Или не справлюсь…
Какая разница? Правды все равно не узнать, а убить… убить я должен. Должен же я заплатить за тот кусок хлеба, что когда-то протянули умирающему от голода мальчишке?
Нет выхода. Нет. Я знаю, что убивать неправильно, но я не могу поступить по-другому. Ведь если бы не мой первый наставник, меня и в живых бы не было. Я же в долг живу.
Жил.
До сего дня. А сегодня мне приказано расплатиться.
Что ж, долги надо отдавать. А счастье… Счастье — это для людей побогаче. Мне нечем расплатиться за все то, что для меня когда-то сделали. У меня нет ничего, кроме моей жизни, и раз в уплату потребовали именно ее… То есть никто ее, конечно, не требовал, но ведь наставник знает меня… хорошо знает… он не мог не знать, как я поступлю в сложившихся условиях после выполнения приказа. Значит, именно этого он и хочет.
Что ж, это верный ход. Убийца покончил с собой. Неуравновешенный был парнишка. Убил ни с того ни с сего и сам зарезался. И никаких вопросов. А кому их задавать? Убийца — вот он. Рядом с убитым валяется. Кого еще искать? Зачем?
— Нет. Я не стану его убивать! — в который раз прошептал Эрик, до боли в руке сжимая рукоять ножа.
"Все сказал? А теперь бери нож, и пошли!" — скомандовал лазутчик в голове. Маленький гнусный человечек, который все еще владел его душой.
"Я продал душу дьяволу? Воистину так! Но осознание не меняет факта. Душа продана".
И некому встать на пути у той гнусной твари, что сейчас медленно распрямляется в его теле, сладострастно потягивается всеми мышцами, отправляет в рукав добротный нож, открывает дверь и делает шаг в сумерки. Туда, где в окошке герцогской библиотеки все еще мерцает огонек свечи. Туда, где глава секретной службы Олбарии продолжает свой нелегкий труд.
Эта тварь… ее никто не увидит и не остановит… ее ведет клятва… ею управляет приказ… все прочее не имеет значения, и некому встать у нее на пути, некому преградить ей дорогу. Она ничего не знает о путях и не пользуется дорогами. У нее нет ни путей, ни дорог. Именно этим она и опасна. Не сильна, а именно что опасна. Смертельна.
Остановите меня кто-нибудь! Сам я не смогу этого сделать!
Убейте меня поскорее! Когда я сделаю это сам, будет слишком поздно!
"Сделай это! Убей чудовище! Срази его!"
* * *
Эй, лорд-канцлер! Я иду тебя убивать!
Оконная рама противно скрипит, но ты не слышишь. Ты слишком увлечен новой землей, перспективами, возможностями, планами, количеством кораблей, отправляемых на такое дело, ты ведь с самого начала решил, что это будет небольшой флот, ты слишком занят политическими раскладами, сменой правил игры, последствиями для Олбарии и сопредельных стран, играми разведок и прочим в том же духе, ты слишком увлечен всем этим, внезапно свалившимся на тебя… ты не слышишь противного скрипа оконной рамы. Ты и представить себе не можешь, что игры разведок уже явились по твою душу.
Я почти отодвинул оконную раму. Еще миг — и тебя уже ничто не спасет, а пришедшие с утра в библиотеку застанут два мертвых тела, твое и мое. Ты уж не обижайся, что я, простолюдин, посмею лечь рядом с тобой. Смерть, знаешь ли, всех равняет. Впрочем, что это я? Наверняка ты знаешь это. Раз уж Шарц советовал обратиться именно к тебе… мне жаль, что все так вышло. В самом деле жаль.
Твои подчиненные кое-чему научили тебя, ты никогда не садишься спиной к двери. Всегда лицом. Вот только лицом к двери в данном случае означает спиной к окну.
Рама отодвинута. Вперед!
Эрик скользнул внутрь, стремительный и бесшумный, словно тень стрелы. Рукоять ножа в считаные мгновения оказалась в ладони.
Замах!
Эрик так и замер — с занесенным ножом в руке.
Сэр Роберт не сидел развалившись в кресле, просматривая бумаги и беспечно подставляясь под удар. Лорд-канцлер не поджидал его с оружием в руках, чтобы сразить, помешав выполнению приказа. Он лежал ничком на полу, тело скрутила судорога, скрюченные пальцы скребли ковер, дыхание с хрипом вырывалось из груди.
"Отлично, — довольно констатировал лазутчик. — Добить его не составит труда. А еще лучше просто… не трогать. Он сам умрет. Нужно лишь постоять и посмотреть. Убедиться в смерти и доложить. А потом жить как ни в чем не бывало. Великолепно".
Лазутчик хотел еще что-то сказать и вздрогнул. Кто-то безымянный вновь смотрел на него из мрака нескончаемой ночи, и этот кто-то…
"Мразь. Подонок. Трус, — тихо произнес недавно народившийся лекарь. — Пошел прочь… инфекция!"
И лазутчик с воплем шарахнулся прочь, ибо огромен и страшен был новорожденный лекарь. А знаменем его была та самая ярость, которой столь славился доктор-гном. Где уж тут обычному лазутчику выстоять? Успеть бы ноги унести. Впрочем, с этого корабля все равно никуда не денешься…