Песку на «Иммортелях» стало меньше.
Это было еще заметнее из полосы прибоя: отсюда виднелись обнажившиеся сваи пляжных веранд, голые, как пародонтозные зубы. Насколько меньше? Я понятия не имела.
— Ну, здравствуй!
Голос раздался у меня за спиной. Несмотря на свою массивность, хозяин голоса подошел по песку почти бесшумно. Я повернулась, надеясь, что он не заметил, как я поморщилась.
— Мсье Бриман!
Бриман укоризненно цокнул языком и поднял палец:
— Клод. Я же просил.
Он улыбался и явно рад был меня видеть.
— Что, любуешься пейзажем?
Все-таки он обаятельный. Я, сама того не желая, проникалась этим обаянием.
— Да, тут очень красиво. Наверное, жильцы «Иммортелей» ценят этот вид.
Бриман вздохнул.
— Ну, постольку, поскольку они вообще в состоянии что-либо ценить. К сожалению, все мы с годами не молодеем. Особенно Жоржетта Лойон в последнее время хворает. Я, конечно, делаю все, что от меня зависит. Но в конце концов, она уже на девятом десятке. — Он обхватил меня рукой за плечи. — Как там Жан Большой?
Я знала, что тут нужна предельная осторожность.
— Неплохо. Вы не поверите, насколько ему стало лучше.
— А вот твоя сестра говорит другое.
Я попыталась улыбнуться.
— Адриенна здесь не живет. Откуда ей знать?
Бриман сочувственно кивнул.
— Конечно. Со стороны судить легко, правда? Но если человек не готов поселиться тут навсегда…
Я не клюнула на приманку. Вместо этого отвернулась и поглядела на пустынную эспланаду.
— Кажется, дела в последнее время не очень, а?
— Ну, сейчас сезон такой. Признаюсь, я сам в последнее время больше люблю то время, когда в делах застой: видно, я уже староват для обслуживания туристов. Похоже, пора уже подумывать, как бы выйти на покой через несколько лет.
Он благодушно улыбнулся.
— А ты-то как? Я последнее время всякое слышу про Ле Салан.
Я пожала плечами.
— Справляемся.
Его глаза блеснули.
— Я слыхал, вы не просто справляетесь. Например, в Ле Салане в кои-то веки появились предприниматели. Живорыбный садок для омаров, прямо на старом etier. Еще немного, и я подумаю, что вы решили составить мне конкуренцию. — Он хихикнул. — Твоя сестра неплохо выглядит. Должно быть, жизнь вне острова идет ей на пользу.
Молчание. С песка, с линии прибоя, с криком поднялась цепочка чаек.
— А Марэн-то и мальчики! Жан Большой, наверно, был страшно рад увидеть внуков, после стольких лет.
Молчание.
— Я иногда задумываюсь, какой бы из меня вышел дед. — Он испустил великанский вздох. — Но мне и отцом-то не дали побыть.
От разговоров про Адриенну и детей мне стало не по себе, и Бриман явно это почувствовал.
— Я слыхала, вы строите новый паром, — внезапно сказала я.
Его лицо на миг выразило неподдельное удивление.
— Правда? Кто тебе сказал?
— В деревне кто-то говорил, — ответила я, не желая рассказывать, что была в шлюпочной мастерской. — Это правда?
Бриман закурил «житан».
— Я об этом подумывал, — сказал он. — Идея хорошая. Но не очень практичная, ты согласна? Тут и так места мало.
Он уже полностью овладел собой, в грифельных глазах засверкало веселье.
— Я бы на твоем месте не стал распускать этих слухов, — посоветовал он. — Только зря разочаруешь людей.
Скоро он ушел, одарив меня на прощание улыбкой и сердечным приглашением заходить в гости почаще. Я подумала, уж не почудился ли мне тот момент неловкости, словно я его и вправду застала врасплох. Непонятно — если он в самом деле строит паром, какой смысл держать это в секрете?
Уже пройдя полдороги до Ле Салана, я сообразила, что ни Бриман, ни Жожо ничего не сказали о размытом пляже. Может, это естественное явление, сказала я себе. Может, такое случается каждую зиму.
А может, и нет. Может, это из-за того, что сделали мы.
От этой мысли меня мутило, мне становилось не по себе. В любом случае никакой определенности тут не могло быть; те часы, что я провела за экспериментами, мои опыты с поплавками, те дни, что я потратила, наблюдая за «Иммортелями», ничего не значили. Может, Ле Бушу тут ни при чем, уговаривала я сама себя. Не могут же мелкие любительские упражнения в гидротехнике изменить линию берега. И одной мелкой зависти недостаточно, чтобы украсть пляж.
Флинн отмахнулся от моих подозрений.
— Что может быть причиной, как не прилив? — спросил он, пока мы шли берегом от мыса Грино.
Ветер дул точно с запада, я такой любила больше всего — он разгоняется на взлетной полосе тысячи километров открытого моря. Карабкаясь по прибрежной тропе, я обнаружила, что с вершины утеса уже виднеется бледный полумесяц песка — метров пять в ширину и тридцать в длину.
— Много песку прибавилось, — крикнула я, перекрывая гул ветра.
Флинн нагнулся разглядеть кусок пла?вника, застрявший меж двух камней.
— Ну и что? Это же хорошо?
Но, сойдя с тропы и приближаясь к берегу, я с удивлением ощущала, как сухой песок поддается под ногами — словно там не тонкая прослойка на утрамбованных камнях, а толстый слой. Я стала копать ладонью и обнаружила, что глубина песка — сантиметра три-четыре: для давно существующего пляжа, может, не так уж и много, но в наших обстоятельствах — почти чудо. Песок еще и граблями кто-то пригладил от берега до дюны, как ухоженную грядку. Кто-то здесь поработал на совесть.
— Что такое? — спросил Флинн, видя мое удивление. — Процесс идет чуть быстрее, чем мы ожидали, вот и все. Ты же этого и хотела, разве нет?
Конечно, я хотела именно этого. Но мне надо было знать, как это случилось.
— Нельзя быть такой подозрительной, — сказал Флинн. — Расслабься немного. Живи одним днем. Подыши морским воздухом.
Он смеялся и махал куском пла?вника и был до того похож на нелепого волшебника — волосы развеваются, полы черного плаща хлопают на ветру, — что я вдруг почувствовала, до чего он мне дорог, и сама рассмеялась.
— Смотри, — крикнул он, перекрывая шум ветра, и потянул меня за рукав так, что я повернулась лицом к заливу, глядя на ничем не прерываемую линию бледного горизонта. — Тысяча миль океана, и больше ничего, отсюда до самой Америки. И мы его победили. Здорово, правда? Стоит же того, чтоб немножко отпраздновать?
Его энтузиазм заражал. Я кивнула, не успев еще перевести дух от смеха и ветра. Теперь он обнимал меня за плечи одной рукой; его плащ бился о мое бедро. Запах моря, озоновый запах пронизывающей соленой водяной пыли, был вездесущ. Радостный ветер раздул мои легкие, и мне хотелось закричать. Вместо этого я по внезапному капризу повернулась к Флинну и поцеловала его — долгим, дух захватывающим поцелуем, соленым на вкус, и мой рот прилип к его рту, как рыба-прилипала. Я все еще смеялась, сама не зная почему. На мгновение я исчезла; стала кем-то другим. Мой рот горел; кожу покалывало. Волосы наэлектризовались. Вот, подумала я, как чувствует себя человек за секунду до того, как его ударит молния.