Искомая чайная, похоже, знавала лучшие времена — ставни облупились, штукатурка стен несла наспех заделанные следы ударов, — но стояла крепко, и несмотря на неприглядный вид, запустением в ней не пахло.

Из окна высунулся некий тип с синими глазами и рыжей шевелюрой западника, и притворился, что смотрит в сторону. Амат приподняла бровь и вошла через синюю дверь в полумрак заведения. Ее с порога обдало смесью запахов жареной баранины, западного пива и дешевого табака. Пол из камня был гладок и чисто выметен, а немногочисленные посетители не обратили на нее особого внимания. Собаки под столами зашевелились было, но тут же отползли назад. Амат огляделась по сторонам, стараясь всем своим видом излучать уверенность и нетерпение. Спустя некоторое время к ней, вытирая руки о платье, подошла темноволосая девушка и изобразила приветствие. Амат ответила сообразно.

— У нас есть свободные столики, — начала девушка. — Или желаете снять комнату? У нас хороший вид на реку, и…

— Я пришла ради человека по имени Ториш Вайт, — прервала Амат. — Мне сказали, что он будет ждать здесь.

Девушка без заминки согнулась в позе понимания и провела ее коротким коридором к открытой двери. Амат благодарственно сложила руки и переступила порог.

Ториш Вайт оказался здоровяком с густыми медового цвета волосами и грубым шрамом на подбородке. Он даже не поднялся, когда она вошла — только окинул пытливым, слегка насмешливым взглядом. Амат приняла позу готовности к переговорам.

— Нет, — произнес громила на языке Запада. — Если хочешь со мной говорить, говори словами.

Амат опустила руки и села. Ториш Вайт откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки. Нож у него на поясе был с ее предплечье. У Амат перехватило дыхание от страха. Тот, кто сидел напротив, был силен, жесток и склонен к насилию. Что ж, за этим она сюда и пришла.

— Я слышала, у вас можно нанять людей, — начала Амат.

— Верно, — согласился он.

— Мне нужна дюжина.

— Для чего?

— Этого я пока не скажу.

— Тогда до свидания.

— Я могу заплатить…

— Мне плевать, что вы можете. Люди мои, и я не пошлю их, пока не узнаю, куда и на что. Не скажете — разговор окончен.

Он отвернулся, уже теряя к ней интерес. Амат тряхнула головой, отгоняя досаду. «Сейчас надо думать, а не кипятиться». Перед ней сидел такой же делец, даром что торговал насилием. Выбалтывать тайны клиента ему невыгодно — репутация пострадает.

— Я собираюсь порвать со своим Домом, — сказала Амат. Странно было услышать из собственных уст то, что так долго скрывалось. — И хочу затеять одно предприятие, которое будет неугодно моему прежнему работодателю. Для успеха мне понадобится источник постоянного и крупного дохода.

Ториш Вайт подался вперед и положил руки на колени. Теперь он смотрел на нее с любопытством. Клюнул.

— И как же вы собираетесь это устроить?

— Есть один человек по имени Ови Ниит. Держит дом утех в веселом квартале. Так вот, я хочу этот дом отобрать.

12

Маати проснулся от стука дождя по ставням. Свет, пробивавшийся в щели, был смягчен тучами, и трудно было судить о времени дня. Ночная свеча превратилась в оплывший огарок. Маати отстранил сетку, вздрогнул и встал. За ставнями город словно исчез, растворился в сером тумане. Даже очертания дворца еле угадывались. На глади пруда танцевали капли, а у влажных, глянцевито-зеленых листьев ближайших деревьев вдоль жилок появился красноватый оттенок. В лицо бил холодный дождь. В Сарайкете наступала осень.

С тех пор, как уехал Ота — почти две недели назад, — дни стали похожи один на другой. По утрам Маати вставал и отправлялся поговорить с Хешаем-кво. Иногда поэт даже перебрасывался с ним тремя-четырьмя фразами. В остальное время они просто сидели рядом на кровати под недобрым прищуром андата, запертого в пыточном ящике. Маати уговаривал поэта есть то, что приносили слуги с дворцовых кухонь: фруктовые сладости, липкие от сиропа, густые хлебные пудинги, простой сыр и яблоки. Каждое утро Хешай-кво снисходил до куска-другого пищи и запивал ее чаем, после чего, кряхтя, поворачивался к Маати спиной. Бессемянный неизменно молчал, но Маати даже затылком чувствовал его тяжелый взгляд.

После обеда Маати отправлялся гулять по садам или читал, а на закате повторял утренний обряд кормления, в этот раз — ужином, который, впрочем, вдохновлял поэта не больше завтрака. Потом, оставив ему ночную свечу, Маати отправлялся к себе, зажигал еще одну свечу, поправлял сетку над кроватью и заставлял себя уснуть. Дни были похожи на один и тот же кошмарный сон с мелкими вариациями, которые только подчеркивали неизменность происходящего.

Маати закрыл ставни, взял чистое платье, умылся и побрился. Брить, правда, было особенно нечего, но ритуал того требовал. К тому же это его успокаивало. Он бы все отдал, чтобы Ота-кво оказался рядом.

Маати спустился к столу, где его ждал завтрак: медовый хлеб с черным чаем. Он взял поднос и пошел по коридору в комнату Хешая-кво. Незапертая дверь распахнулась от легкого толчка рукой.

Кровать была пуста. Тонкую, как туман, сетку откинули на сторону, простыни смяли комом, а среди них угадывалась вмятина, продавленная поэтом за многие дни. Маати трясущимися руками поставил поднос и подошел к покинутой постели. На ней не было ни записки, ни какой-нибудь вещи — ничего, что подсказывало бы, где сейчас его учитель и что произошло. Перед глазами возникла тошнотворная сцена: тело поэта, плавающее в пруду. Маати медленно обернулся, боясь увидеть пустой пыточный ящик. Встретившись взглядом с Бессемянным, он облегченно выдохнул, хоть и не помнил, как затаивал дыхание.

Андат рассмеялся.

— Не повезло, мальчик мой, — произнес он спокойно и насмешливо. — Великий поэт, насколько мне известно, до сих пор жив и достаточно здоров рассудком, чтобы не давать мне воли.

— Где он?

— Не знаю. Он передо мной не отчитывается. Странное дело, Маати-кя. Мы с тобой больше не разговариваем, как раньше.

— Куда он пошел? Что сказал?

Бессемянный вздохнул.

— Ничего не говорил. Просто лежал, как обычно — жалкий и безвольный, как половая тряпка, а перед последней риской свечи вдруг поднялся, словно вспомнил о встрече, напялил халат и вышел.

Маати заметался по комнате, пытаясь дышать ровнее и привести мысли в порядок. Должно же быть что-то — какая-нибудь подсказка о том, где сейчас может быть Хешай, чем он занят.

— Зови стражу, — произнес со смехом андат. — Кричи: великий поэт сорвался с цепи!

— Тихо! — прикрикнул Маати. — Мне надо подумать.

— А то что? Накажешь меня? Меня уже заперли так, что не шевельнешься. Будь я человеком, уже бы обделался с ног до головы и выпихивал бы дерьмо из клетки. Или ты еще что-то мне уготовил?