— Нет.
Марчат шепотом выругался.
— Эденсийцы, считай, все прислали, а наш собственный хлопок до сих пор на корню?
— Как будто так.
— Сколько не хватает до полной загрузки?
— Одной десятой.
Марчат нахмурился и поднял глаза к потолку, подсчитывая невидимые цифры, читая пустоту, как книгу. После недолгого молчания он вздохнул.
— А нет ли возможности обратиться с этим к хаю? Обсудить еще раз условия…
— Нет.
Марчат фыркнул с досады.
— Вот за что я не люблю Хайем! Будь мы сейчас в Бакте или Эймоне, все еще можно было бы переиначить.
— Да, потому что за стеной стояли бы гальтские воины, — сухо парировала Амат.
— Вот именно. Тогда время бы сразу нашлось. Проверь — может, у кого из других домов склады перегружены?
— У Чадхами, знаю, есть излишек хлопка. К тому же Тиян и Яанани обхаживают одного западника. Кто успеет раньше — тот и перетянет купца на себя. Можем продать им свою очередь к андату, а сами пойдем потом, когда наш товар подоспеет.
Марчат задумался. Они еще немного обсуждали стратегию Дома — с кем объединиться и как потом эту связь выгодно разорвать, если в том возникнет нужда.
Амат, разумеется, не рассказывала хозяину всего. В этом заключалась ее работа: удерживать все в голове, извещать Марчата о том, что ему нужно знать, а с остальным разбираться самой. Основой их дела была торговля хлопком и связанная с ней сеть отношений между ткачами, красильщиками, изготовителями парусов, судовладельцами, землевладельцами, добытчиками руды — та отрасль, на которой искони богател Сарайкет. Кроме этого, в отличие от Гальта, Эдденси и Бакты, Западных земель и Восточных островов, Сарайкет война обходила стороной. Все города Хайема защищали поэты и силы, которыми те обладали. Лишь под этой защитой могли съезжаться купцы со всего света, чтобы играть в донельзя серьезные игры — торговлю и товарообмен.
Когда они все решили и согласовали, Амат договорилась с Вилсином, когда занести бумаги в торговый дом. Обсуждать дела в банях — это одно, а капать водой на только что составленные договоры — совсем другое, чего она позволять не собиралась. Впрочем, Вилсин ее понимал. Видя, что Амат начала выбираться из воды, он поднял руку, чтобы задержать ее.
— Вот еще что, — произнес Вилсин. Амат опустилась в бассейн. — Мне нужен охранник на этот вечер, где-то к половине свечи. Ничего особенного — так, собак отгонять.
Амат наклонила голову набок. Марчат говорил спокойно, обычным тоном, но в глаза не смотрел. Она сделала вопросительный жест.
— У меня встреча, — сказал Вилсин. — В одном из предместий.
— По делам Дома? — спросила Амат таким же ровным голосом.
Он кивнул.
— Понятно… Значит, в полсвечи встретимся у твоих ворот.
— Нет. Амат, мне нужен какой-нибудь громила, чтобы отпугивал зверье и бандитов. На кой мне женщина с палкой?
— Я приведу охрану с собой.
— Просто пошли его ко мне, — свернул разговор Вилсин. — Остальное — моя забота.
— Как угодно. И давно ли Дом начал заключать сделки без моего участия?
Марчат Вилсин поморщился и тряхнул головой, бормоча что-то себе под нос. От его вздоха пошла рябь по воде и пролился чай.
— Дело очень щекотливое, Амат. Вот и все. Я решил вести его сам. Когда смогу, поделюсь с тобой всеми подробностями, а пока…
— Пока?
— Трудно объяснить. Подробности таковы, что… Не хочу об этом распространяться.
— Почему?
— Речь идет о скорбном торге. Девица на приличном сроке, живот уже заметный. Избавление от ребенка — дело щекотливое, тут надо действовать без огласки.
Амат внутренне возмутилась, но спокойным тоном ответила:
— Что ж, понимаю. Если ты опасаешься мне доверять, полагаю, лучше было и не посвящать меня в это дело. Пожалуй, подыщу себе замену.
Вилсин досадливо хлопнул по воде. Амат скрестила руки. Оба знали, что угроза ненастоящая: Дому Вилсинов без Амат придется туго, да и ей будет хуже, лишись она этой работы. Однако как распорядительнице ей совсем не нравилось быть в стороне от дел.
Марчат вспыхнул, от стыда или злости — трудно было понять.
— Не городи гору, Амат! Мне это нравится не больше твоего, но сделка есть сделка. И я намерен проследить за ее исполнением и попросить хая об аренде андата. Девушке будет обеспечен хороший уход и до, и после, а все, кому нужно заплатить, получат свое. В конце концов, я работаю на Дом Вилсинов дольше тебя. Я отдаю тебе приказы. Уж, наверное, я свое дело знаю!
— Я собиралась сказать то же самое, только про себя. Ты двадцать лет слушал мои советы. Если я как-то подорвала твое доверие…
— Нет.
— Тогда почему ты меня отстраняешь — в первый раз за все эти годы?
— Если бы я мог сказать, мне не пришлось бы тебя отстранять. Просто поверь, здесь решаю не я.
— Твой дядя велел ничего мне не говорить? Или заказчица?
— Мне нужен охранник. К половине свечи.
Амат изобразила сложную позу согласия с легким оттенком раздражения, зная, что Вилсин второй смысл не уловит. Она всегда выражалась слишком сложно для гальта, если тот ее злил. Амат встала, а Вилсин подогнал к себе поднос с чашками и налил чая.
— Ты хотя бы можешь сказать, кто заказчик?
— Нет. Спасибо, Амат, — попрощался Вилсин.
В женской комнате она вытерлась и оделась. Теперь улица досаждала ей своим шумом. Амат свернула к Гальтскому Дому Вилсинов — на север и вверх по холму. В тени у прилавка водовоза ей пришлось задержаться и выпить прохладительного, чтобы собраться с мыслями. До сих пор Вилсину не приходилось устраивать «скорбный торг» — прерывание беременности силой андата, хотя другие Дома брали на себя роли посредников в подобных случаях. Амат беспокоила такая перемена, беспокоила таинственность и то, зачем Марчат Вилсин попросил ее прислать телохранителя. Уж не хочет ли он подспудно, чтобы Амат все-таки докопалась до правды?
Маати замер, чувствуя, как сердце вот-вот выскочит из груди. Бледнокожий незнакомец медленно обошел его, ощупывая черными глазами каждый оттенок приветственной позы. Маати не дрогнул — помогли годы обучения в школе и у дая-кво. Его руки знали, как скрыть волнение.
Человек в одеждах поэта остановился, глядя с одобрением и легкой иронией. Изящные пальцы сложились в жесте приветствия — не самом теплом, но и не официальном. Получив ответ, Маати вытянул руки по швам и встал ровно. Первая оторопь от внезапного появления учителя прошла, и он подумал: не ожидал, что Хешай-кво так молод и красив!
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил тот. Его голос был холодным и жестким.