Жених помрачнел, как будто вспоминая о какой-то неприятной, но неизбежной обязанности.
— Ах да. Хорошо, что ты напомнила. Надо уже покончить с этим. А ты, будь добра, иди к себе и готовься к празднику
— Как, позволь узнать?
Клавдий злорадно усмехнулся и бросил через плечо удаляясь:
— Примерь другое выражение лица. Более любезное.
Машинально элланка взглянула на себя в отполированную до зеркального блеска настенную плиту — брови сурово сведены, у плотно сжатых губ строгие складки, глаза мрачные.
— Я и не хочу быть любезной, — произнесла она вслух. Но улыбнуться все же постаралась. Получилось еще хуже. Лицемернее. — Надоело, — решила Арэлл и пошла к себе.
Гай встретил ее пристальным взглядом. Но, естественно, ничего не сказал.
— Завтра мы идем на праздник, посвященный лурии Лолле. — В голосе Арэлд прозвучала досада, но она не потрудилась ее скрыть. — Последнее время я занимаюсь исключительно тем, что присутствую на празднествах!
Последний пир, который давал сенатор Витрувий Анней в честь наследника и его невесты, был просто чудовищным. Арэлл с содроганием вспоминала ящериц, облитых медом, павлиньи яйца, жареных улиток, огромного кабана, начиненного жареными дроздами, но особенно омерзителен был заяц, украшенный крыльями, изображающий Пегаса. Все это лежало на литых золотых и серебряных блюдах. И пожалуй, поднять одно такое блюдо человек не смог бы в одиночку. Смотреть на обжирающуюся знать было противно, и элланка с трудом сдерживалась, чтобы не запустить чем-нибудь потяжелей в физиономию консула [21] Аврелиана. сидящего напротив. Он ел так, словно совершал общественно важное дело — нечто вроде заседания в Сенате. Отдавался процессу насыщения со страстью, потел от усердия, сопел, чавкал и к тому же считал своим долгом развлекать соседку занимательной беседой. После этого обеда у нее на неделю пропал аппетит, а стоило закрыть глаза, как сразу перед ней возникали жующие морды с лоснящимися щеками и маслеными губами.
И вот теперь предстояло пережить еще один праздник. Боги, дайте сил перенести его и не сделать какую-нибудь глупость.
Наследующий день, едва только стемнело, Арэлл, одетая в новый хитон с золотым шитьем по краю и полупрозрачную паллу, полулежала в носилках рядом с Лоллой. Будущая золовка, почти невидимая в душном полумраке, ерзала от нетерпения на подушках, цепляясь своими жемчугами за одежду элланки, и болтала без умолку. О том, как она счастлива; какой у нее замечательный брат и как приятно прокатиться ночью на корабле. Слушая ее легкомысленное трещание, Арэлл впала в легкое равнодушное оцепенение и с трудом подавляла нервную зевоту. Носилки чуть покачивались, полоски света просачивались сквозь неплотно задернутые занавески, слышалось сдержанное гудение толпы и крики солдат, требующих освободить дорогу. Как всегда, в самый неподходящий момент потянуло в сон, и, вместо того чтобы подремать на уютном ложе перед открытым окном, приходилось тащиться на глупый праздник. Изображать там веселье и удовольствие. «Зачем я притворяюсь?! Зачем вообще согласилась ехать?! Машинально. По привычке. Чтобы не быть одной. Чтобы не думать и не выискивать в привычных вещах признаки смерти».
И если бы действительно получалось забыться, почувствовать себя счастливой от ощущения причастности к великолепной публике, наслаждаться вкусной едой и необременительным флиртом. Так ведь нет, обязательно в самый неподходящий момент — например, во время умной беседы с Цензором Тремулом Марцием — вспомнится, что он содержит публичный дом, который часто используется для Демонических оргий. И отвратителен станет этот любезный, образованный человек, захочется немедленно сказать ему гадость. Или консул Септимий — прекрасный семьянин нежный отец семерых детей, собиратель древностей, — По приказу которого был убит второй претендент на его должность. Отравлен каким-то тонким ядом, не оставляющим следов. Все об этом знали, судачили между собой и потихоньку восхищались ловкостью, с которой все было проделано. Или, к примеру, сенатор Порций Ферст, недавно вернувшийся из южной провинции империи. Он считал себя экспертом в области изготовления и окраски шелковых тканей. В изобретенный им состав кроме восьмидесяти ингредиентов входила человеческая кровь. Именно поэтому, как он считал, его ткани приобретали такой несравненный, пурпурно-сияющий цвет.
…Милые человеческие слабости. Ничего особенного. Рядом с выдумками демонов краска на основе человеческой крови казалась пустяком. Но скоро Арэлл поняла, что боится разговаривать с сиятельными магистратами, чтобы не узнать очередную страшную мерзость о каждом из них. Эдил [22] Серторий Квинт, сенатор Полибий Катиллин…
Квестор [23] Антонин Пий был единственным в этой толпе, с кем Арэлл до некоторого времени могла общаться без внутренней брезгливой дрожи. Толстый, страдающий одышкой человек с грустными глазами, обремененный большой семьей и кучей нахлебников. Его должность не приносила большого дохода, а взятки, как сам признавался, он брать не умел. Считал ниже своего достоинства.
На последнем торжестве он долго разговаривал с элланкой.
— Прекрасный праздник, — отдуваясь и вытирая вспотевший лоб, едва только увидел невесту наследника, заявил он, — И еще больше его украшает ваше присутствие, дорогая.
— Не будем обо мне, — поспешила остановить его девушка, уже зная, что комплименты могут затянуться надолго. — Расскажите, как вы.
— Вы понимаете, милая, — начал он сразу доверительно, поддерживая Арэлл за локоть, — признаться, иногда начинаю чувствовать себя неполноценным. Не далее как вчера разбирали дело лурия Клавдия. Нет, естественного, не того, не вашего, то есть я хочу сказать — не сиятельного лудия-наследника. Так вот, убийство раба. Причем раб, дубина, сам напал на достопочтенного лурия при свидетелях. И был убит. Разорван на куски мастифом своего хозяина. Извините, дорогая, за кровавые подробности. Конечно же необходимо судебное разбирательство. По закону всех рабов, содержащихся в доме, надлежит подвергнуть пыткам и казни. Вижу, я шокировал вас, но таковы законы. Так вот, интерес лурия Клавдия был в том, чтобы не потерять свою собственность, за которую он, надо сказать, заплатил немалые деньги из-за одного безумца. Он приходит ко мне с довольно крупной суммой денег и просит уладить это дело миром. Повернуть все как-нибудь так, словно не было никакого нападения и он сам убил раба. Хотел показать гостям охотничьи качества собаки. А я, вы представляете, не смог взять деньги. Не смог, и все.
В его маленьких глазках кроме разочарования элланка увидела еще и отблеск гордости. Он не столько сетовал на свою принципиальность и болезненную честность, сколько гордился ею.
— Что стало с теми людьми?
— С какими, дорогая?