Рассохин не паниковал и поначалу думал, что возникли проблемы со связью: если для Колюжного космический телефон был чем-то вроде зажигалки, то для полковника, привыкшего к милицейской рации и едва освоившего мобильник, малейший пустяк мог оказаться роковым. Например, забыл выключить питание и посадил аккумулятор или по неосторожности уронил в воду, нажал не ту кнопку, заблокировал клавиатуру и теперь не может разблокировать. В любом случае Галицын, зная задачу, поднимется до Сухого Залома, разведает и отснимет все точки и через восемь-десять дней вернется в Усть-Карагач, откуда можно звонить по сотовому. Однако полковник объявился раньше. Позвонил сначала Бурнашеву, потом Рассохину, говорил восторженно и взахлеб, описывал красоты реки и Сибири, мол, познакомился с удивительными людьми, которые тайно живут на Карагаче, себя называют общиной, и это в основном женщины — где-то около сорока человек, а мужчин с ними всего дюжина, да и те какие-то малахольные. Мало того, полковник наконец-то встретил женщину, о которой всю жизнь мечтал и теперь вообще готов остаться здесь навсегда и прожить еще одну, богатую и содержательную жизнь.
И при этом торопил, чтобы приезжали скорее.
Стас Галицына знал плохо и оценить его столь неожиданное поведение не мог, но Бурнашев, живший с ним по соседству много лет, от восторженных речей полковника таращил глаза, недоуменно дергал плечами и не мог даже вообразить, чтоб циничный, искушенный человек так проникся романтическим духом и как подросток разинул рот от восхищения.
— Ты во что меня втравил? — вдруг спросил Бурнашев. — Что за дурдом?
— Я тебя втравил? — возмутился Рассохин. — А кто от жены собирался отдохнуть? Кто вообще придумал эту экспедицию? Кто автор идеи?
— Нет, я про то, что Карагач — место какое-то…
— Какое?
— Там люди конкретно дуреют! — рубанул Кирилл. — Я еще не отошел от твоего заявления на Ленинградском вокзале!.. Ну, по поводу убийства. А тут на тебе — мент с роликов соскочил! Там хоть что, на твоем Карагаче? Аномалия?
— На нашем Карагаче…
Бурнашев опомнился и слегка умерил пыл:
— Слушай, что там творится? Ничего не понимаю…
— Я не хотел посылать туда Галицына — ты настоял.
— Теперь я виноват!..
— Аппарат отдай и сиди под юбкой своей Сашеньки!
— Ну уж хрен! — захорохорился Бурнашев. — Мне теперь просто интересно, отчего там крыша едет! Даже у ментов!
— Он не прикидывается?
— Кто? Галицын? Да ну!
— Может, дурака валяет из конспиративных соображений?
— Я бы это понял! В том-то и дело, что говорит натурально!
Но это было лишь начало.
Еще через пару дней Галицын позвонил Колюжному, которого еще недавно терпеть не мог, и предложил немедленно выезжать на Карагач со всем экспедиционным оборудованием, де-мол, пусть «деды» канителятся и кряхтят, мы с тобой начнем поиск и раскопки, пока большая вода. И опять расписывал красоты местных ландшафтов и женщин. Короче, завлекал навязчиво и грубовато.
Рассохин ощутил назойливую и саднящую, как лопнувшая мозоль, тревогу. Снова сошлись на тайную от жены Саши сходку с Бурнашевым, посовещались, позвонили в Бразилию и решили, что отвечать за все придется все-таки Стасу как инициатору и знающему местные условия и нравы человеку. Закончив все формальности в министерстве и не дожидаясь конца занятий и экзаменов, он должен написать заявление об уходе и выехать на Карагач. Остальные выдвинутся после того, как освободятся и получат добро от Рассохина.
Он же не просто не жалел работу, коллектив, а жаждал избавиться от обузы каждый день приводить себя в порядок и ходить в институт читать лекции. Его подмывало тотчас бросить все и лететь в Сибирь, но он все-таки решил дождаться решения Министерства культуры, где пока что безуспешно хлопотал выдачу разрешительного письма на проведение экспедиции. Ехать дикими черными копателями Рассохин не собирался, и не потому, что был настолько аккуратным и законопослушным; важно было получить хоть какой-нибудь статус, способный прикрыть его и от местных властей, и от археографической науки, перед которой еще в марте он раскрыл свою концепцию и замысел предстоящей экспедиции. И получил неожиданный резкий и ничем не обоснованный отказ в согласовании, а чуть позже — запрет производить любые работы на территориях бывших староверских скитов и поселений. Строгие бумаги подписал уже знакомый по научным работам профессор Дворецкий, будто бы самый авторитетный ученый в области археографии в Питере. Мало того, он еще написал письма в Академию наук и Генеральную прокуратуру, в которых заклинал не пускать Рассохина на Карагач, и совершенно необоснованно подозревал его во всех смертных — дескать, он выкопает древние бесценные книги и продаст с аукциона за рубежом.
Елизавета уже более месяца обхаживала этого Дворецкого, но результатов пока не наблюдалось. Она довольно просто с ним познакомилась, разыскав профессора в университете, где он преподавал. Побеседовала, показав редакционное удостоверение и представившись журналисткой, что отчасти было правдой, и он среагировал положительно. По крайней мере, не обласканный прессой, с удовольствием рассказывал о своих трудах, концепциях и взаимоотношениях с Академией наук, показывая пачки писем. Впечатление у Лизы складывалось удручающее: Дворецкий, скорее всего, по природе был склочный и склонный к интригам человек, конфликтовал с коллективом, всюду писал жалобы, однако при этом и в самом деле был непревзойденным специалистом-археографом, знатоком жизни и культуры сибирских старообрядцев и автором неких концептуальных версий относительно письменного наследия Кушанского царства и Древней Руси, которые шли вразрез с официальной наукой. Иногда его привлекали в качестве эксперта, если хотели погубить что-нибудь новое и непонятное, что, собственно, и произошло с запиской Рассохина, попавшей в руки Дворецкого.
— Ты знаешь, что такое Стовест? — спросила однажды Лиза.
— Не имею представления, — признался Рассохин.
— А собрался на Карагач клады копать! Стовест — это какая-то древняя книга, которую всю жизнь ищет профессор.
— И пусть ищет, главное, чтобы нам не мешал!
— Ты не понимаешь, это уникальная древнейшая рукопись. Точнее, список с еще более древней! И он попал к нам в Россию.
— Знаешь, Лиза, искать книги для меня не самоцель, — признался он. — Просто очень хочется побывать на Карагаче. Но без заделья не могу, я не турист, чтоб просто красотами любоваться.
— Кстати, а я и вовсе хочу просто посетить места, где исчезла мама. И поискать ее следы.
— Тут наши дорожки и сошлись!
— Между прочим, Михаил Михайлович очень интересный человек, — вдруг заявила Лиза, хотя еще недавно утверждала обратное, — только его не понимают. Он такой рассказчик и столько знает! Он меня опять так увлек историей!..
— Особенно-то не увлекайся, — проворчал Стас. — Я ревную.