Но никаких женских вещей! Ни одежды, ни предметов типа прялки, веретена или вязальных спиц. Похоже, здесь вообще никогда не было женской руки, хотя от всего исходит вполне жилой, но суровый мужской дух, вон и посудой еще недавно пользовались: скорее всего, хозяин и впрямь уходил куда-то на пару недель и теперь вернулся…
Значит, этот погорелец только соучастник похищения, какому-нибудь дружку помогал добыть невесту.
В торцевой стене оказалась еще одна дверь, точнее, люк, разве что пошире, чем входной. Стас вынул его и посветил лампой: это был подземный дровяник, раскрепленный плахами и лишь отчасти заполненный поленьями — вероятно, основной запас спалили за зиму. И еще заметил под потолком, в песчаной нише, дымоход, собранный из самодельных керамических трубок и промазанный глиной, скорее всего, ведущий под основание ветровального пня-трубы. Похоже, это помещение использовалось еще и как баня, поскольку у дальней стенки оказалась каменка, присоединенная трубой к основному дымоходу. Рядом кадушка для воды, шайка и даже деревянный ковш висит на стене. Хотел уж закрыть люк, но вдруг опять зазнобило, и он ощутил движение воздуха, натуральный сквозняк и все-таки забрался в дровяник: это помещение имело еще одно назначение — запасной выход из подземелья, который заканчивался буквально в замшелой, дуплистой валежине возле трубы и был открыт. Хозяин через него проветривал помещение…
Рассохин несколько раз проходил мимо этой колодины и ничего не заметил…
Почему-то в самую последнюю очередь он обнаружил то, что мысленно ожидал найти — ружье. За нарами в углу стояла трехлинейка с примкнутым трехгранным штыком — вероятно, использовалась вместо рогатины, — двустволка и мелкокалиберка. Можно сказать, целый арсенал! Стас враз согрелся и руки затряслись, ибо, сдав револьвер, к которому привык за три года, постоянно ощущал некую ущербность и уязвимость. Погорелец жил безалаберно, что говорило о его уверенности: все оружие оказалось разряженным, а патронов нигде рядом не было. Рассохин проверил под нарами, пошуршал берестяными коробками на полке и неожиданно обнаружил шланг от лодочного мотора! С его «Вихря», приметный — основание насоса-груши закручено изолентой. Вот кто способствовал похищению и вывел из строя лодку! Удовлетворенный таким доказательством, он стал перещупывать мешочки, подвешенные к потолку, и наконец-то отыскал винтовочные патроны.
Оставаться внутри и ждать здесь погорельца Рассохин интуитивно опасался — мучил частый, сухой кашель, сдерживать который становилось все труднее, и возникало навязчивое, умиротворяющее желание лечь на нары, укрыться шкурой и если не поспать, то согреться. Кроме того, помещение было тесным, даже с винтовкой не развернуться, а еще Стас вспомнил пословицу, что дома хозяину и стены помогают. Он взял только трехлинейку, но из мелкокалиберки забрал затвор, а от двустволки — казенную часть. Тем же ходом выбрался наружу, аккуратно прикрыл шкурой люк и по валежине ушел на кромку болота, где было самое подходящее место для засады. Погорелец явился сюда от залома, но, протопив печь, наверняка ушел в этом направлении, а иначе бы встретился по дороге, когда Стас нес украденные продукты.
И лишь когда устроился с винтовкой в сухой кроне, Рассохин понял, что теперь отсюда даже на несколько минут не уйти, и сидеть придется, пока не заявится хозяин землянки. Это единственная возможность с ним познакомиться. Стоило вчера уйти на несколько часов, и погорелец незаметно исчез.
Рассохин забросил в воду затвор от мелкашки, казенную часть ружья вдавил, вколотил прикладом в раскисший торф прямо под кроной сушины и сел ждать.
Под утро ветер опять сменился, подуло с севера, и скоро промокшая спина заледенела, к восходу он уже зуб на зуб не попадал от непрекращающегося озноба. Солнце хоть и светило, но казалось холодным из-за рваных туч, чередой бегущих на запад. Потеплело лишь к девяти часам, и чуть схлынула знобящая одурь, когда кажется, что такое состояние природы теперь будет бесконечным. А уже к двенадцати его стало бросать то в жар, то в холод, но не от погоды — от высокой температуры. Ко всему прочему нещадно болели все суставы, щекотало в горле, дыхание забивал кашель и закладывало уши. Хуже всего было заболеть в самый ответственный момент, и после полудня Рассохин уже понимал: грядущую ночь он не высидит в засаде.
Но оставлять теперь без присмотра берлогу погорельца невозможно, сразу увидит следы посещения чужаком, сбежит, и потом уже будет не найти…
Сначала он увидел лосиху с двумя телятами, причем внезапно — возможно, на несколько минут прикрыл глаза и отключился. Они брели от урмана прямо на Рассохина и были уже метрах в двухстах. Матка иногда останавливалась, выслушивала пространство, и длинноногие, нескладные еще лосята замирали вместе с ней. Глаза слезились, и потому он не сразу разглядел еще один движущийся за лосихой неясный предмет, подумал — двоится. По крайней мере, уж никак не предполагал, что возле дикого, чуткого зверя может быть человек. Но потом услышал:
— Ступай, матушка, ступай!
Уши заложило, поэтому голос казался отдаленным, как в телефонной трубке, но слова вполне были понятны. Человек гнал лосиху с телятами, как гонят корову, и даже хворостина в руке была!
Стас сидел не шевелясь и вроде бы даже дышать перестал, взирая на невероятную картину, но когда осталось шагов сорок, матка почуяла его, резко порскнула в сторону и неторопко порысила вдоль болота, ко второй гриве, увлекая за собой телят. И на белом мху в тот час же отчетливо обозначился человек — вроде ружье за спиной!
— Ложись! — крикнул Рассохин, выстрелил у него над головой и передернул затвор.
Он опасался за винтовку выпуска времен русско-японской войны: нарезы подъело, затвор болтался, но это чудо Мосина работало как часы!
Лосинный пастух не ложился, стоял со своей хворостиной и пытался высмотреть, откуда стреляли.
— Ложись! — Стас выстрелил ему под ноги.
— Дак мокро ложиться-то! — невозмутимо отозвался тот. — Я уж постою!
И чем обескуражил Рассохина. Он сунулся было в болото, но воды там по колено…
— Руки подними и иди ко мне! — скомандовал. — Быстро!
— Как уж получится. — Погорелец рук не поднял, но все-таки пошел. — А чего стреляешь-то, паря?
На вид ему было лет под сорок, лицо красное, волосы до плеч — то ли белые, то ли седые, прихлопнуты суконной шапкой, рыжая борода спрятана под рубаху. А ростом метра полтора только! Если Рассохин в его землянке ходил сгорбившись, то этот головой и до потолка бы не доставал.
За спиной оказалось не ружье — медвежья рогатина, пика с кованым широким навершием.
— Корову мою напужал, варнак, — продолжал балагурить на ходу незнакомец. — Два дня искал, доить вел, а ты турнул… И где теперь искать?
Возле тылового шва погорелец склонился, распустил длинные голенища бродней, перебрел воду и сел на толстый сук кроны.
— Фу, притомился… А ты почто мою винтовку взял, паря?
— А зачем ты мне мотор испортил?